«Всадник, смерть и дьявол», «Святой Иероним» усилиями Весёлого Роджера превращались в объемистые бумажные комья.
Когда комьев набралось достаточно, подполковник приступил к самой ответственной стадии. Поднес пушистый жгут фитилька к бывшей лампочке, прижал к оголенной нити накаливания – и надавил на кнопку, затаившуюся в пузе у Билли Бонса. Проволочка моментально раскалилась. Прежде чем перегореть и лопнуть, она успела воспламенить хлопковый фитиль. Роджер аккуратно раздул крохотный язычок огня и запалил им первый бумажный ком, затем – второй, третий, четвертый… Он поджигал их и швырял огненные петарды в занавеси на окнах, под сервант, на письменный стол, – всюду где находил что-либо, способное гореть. Через пару минут занавески на окнах и деревянные карнизы весело полыхали, пламя ползло вверх по дверцам книжного шкафа, хозяйничало вовсю на письменном столе. Комнату заволакивал синеватый дым.
«Что и требовалось доказать! – ухмыльнулся Роджер. – То бабочка была!».
Вскоре из прихожей донесся Артуров трубный глас:
– А ну, мочалки, мотайте отсюда! По-быстрому! Борюся, дуй к шефу! А я щас козла нашего притащу – пока пожарники грёбаные не понаехали!
Роджер бессильно обвис на прикованной руке: «Не извольте беспокоиться, господа референты! Я всё ещё в нокауте!».
Тут в комнату ввалился Артур, отчаянно матерясь и вытирая слезящиеся от дыма глаза. Присел к пленнику, сноровисто повернул ключ в замке наручника. И освобождённая Роджерова рука тут же врезалась растопыренными пальцами в слезящиеся глазные яблоки. Не успел ослеплённый охранник взвыть от боли, как получил хлесткий удар в промежность.
«Да: не боец ты, а гиппопотам раскормленный!» – ещё раз констатировал Роджер.
Гиппопотам дисциплинированно начал складываться пополам. Но завершить движение ему не позволило Ледогоровское колено, пружинисто выстреленное навстречу пригибающемуся лику. Референтова туша повалилась набок и затихла в позе эмбриона – с коленями, подтянутыми к груди.
– Я ведь предупреждал: за «козла» ответишь! – пожурил Ледогоров тушу. – А ты не послушал, дурашка!
Чтобы подстраховаться от нежелательных сюрпризов, Роджер пригнулся к «дурашке» и ребром ладони полоснул поперёк сонной артерии – расслабься, отдохни ещё! Бросился к двери, заглянул в щелку: передняя была пуста. Пыхтя и отдуваясь, выволок Артурчика на лестничную площадку, прислонил к стене: «Главное, друг любезный, чтобы ты не превратился в бифштекс с кровью. Тебе ещё показания давать!».
Обхлопал любезного друга со всех сторон, извлек мобильный телефон, выкидной нож и «тэтэшник». Распихал трофеи по собственным карманам и неслышно устремился вниз по лестнице.
Выскользнув на улицу, с наслаждением вдохнул свежий воздух, затем отыскал взглядом номер дома с названием улицы. Позвонил с реквизированного мобильника:
– Майора Полесьева, пожалуйста! Виктор Палыч? Здравия желаю, Ледогоров. У меня опять небольшая заварушка, ты бы подослал опергруппу! Записывай адрес: Проспект Обуховской обороны, 36. И ещё одно. Тут у нас пожар. Так вот: желательно организовать пару сообщений на голубом экране: мол, в квартире обнаружен труп мужчины, прикованного к отопительной трубе. Труп сильно обгорел, опознать не представляется возможным. Сделаешь? Вот и ладушки! Жду твоих орлов рядом с подъездом!..
…Потом – когда оперативники отбыли в свой Большой дом, прихватив непривычно молчаливого Артурчика, – Роджер шагал мимо Александро-Невской мануфактуры, насвистывал про Кейптаунский порт и думал. Следов в квартире осталось не густо: огонь постарался. Зато Артурчик долго молчать не станет. Вопрос – много ли известно этому костолому?
«Так или иначе, а тебе, Лёха, в это дело влезать сейчас категорически нельзя! Ты обязан решить вопрос с ультиматчиком, а до той поры рисковать собой и отвлекаться на посторонние моменты не имеешь права».
Роджер не сомневался: Гогочкины «игрища» связаны с прежним Роджеровым расследованием, и к анонимному ультиматуму не имеют ни малейшего касательства. «Вопрос только – откуда форейтор проведал про мой визит в Питер и как меня вычислил? Похоже у нас в Конторе кукушка завелась…»
Роджер вздохнул: ладно, разберемся и с этим! Вот поставлю точку в «ультиматном» деле – и впритык займусь Гогой-Магогой! Арриведерчи, господин форейтер! До скорого!
…Рембрандт ван Рейн держал на коленях Саскию. Рядом за столом восседал Альбрехт Дюрер с вдохновенным ликом немецкого романтика. По правую руку от автора «Больших страстей» примостился он сам – подполковник Ледогоров. Ну а пятым за круглым, уставленным яствами, столом наличествовал Гогочка, бизнесмен и утончённый смотритель гиппопотамов.
Роджер ухмыльнулся: «Ничего себе компашка!»
– Веселитесь, офицер? – подмигнул Рембрандт. – Правильно: жизни надо радоваться!
И рука великого мастера огладила круглую коленку Саскии ван Эйленбюрх, патрицианки и любимой жены.
– Радоваться? А что же у вас все картины в таких тонах мрачных исполнены? – хулигански осведомился Роджер.
– Бог с вами, офицер! – махнул рукой необидчивый классик. – Это вы, будущие, всё очерняете. А в нашем семнадцатом столетии мои холсты – очень, знаете ли, светлые и радостные.
– Этот не только очерняет! – включился Дюрер. – Альбомы рвет, прекрасное сжигает. Герострат какой- то!
Тут же форейтор Гога подбросил хвороста в огонь разгорающейся склоки:
– А что ему не рвать? Одно слово – варвар! Прет против общественного прогресса, палки в колеса ставит…
Атмосфера за столом сгущалась. Но тут вмешался Рембрандт и перенёс огонь на Гогу:
– А, собственно, молодой человек, что вы именуете общественным прогрессом? Это – когда вы карманы набиваете ворованным? В наше старое доброе время за такой прогресс, знаете ли, вешали! На центральной площади, перед ратушей.
– Это не воровство! – накуксил Гога личико. – Это бизнес, экономика. Вы – мастера кисти, вам не понять, вы из другой оперы.
– Я – из той оперы, где негодяю бьют морду! – загремел автор «Блудного сына», побагровев от праведного гнева. – Будь он хоть бургграф, хоть обычный бюргер, хоть негоциант вроде вас.
Тут старый голландец нацелился на Гогу взором опытного портретиста:
– Кстати, негоцианта вы напоминаете мало. Зато, помнится, знавал я одного продавца, торговавшего крысиным ядом. Вот на кого вы смахиваете! Не на торговца, – на крысу!
И распорядился, адресуясь к подполковнику:
– Офицер, арестуйте этого мошенника!
Но в Роджере взыграло пиратское естество:
– А чего возиться, арестовывать? Давайте я его вздёрну! На рее. Как в старые добрые времена!
– Эх! – растрогался голландец. – Благородного человека издали видать. Сударь, поднимаю бокал за ваше умение хранить славные традиции! И знаете что?
Доведется заглянуть к нам в Лейден – милости прошу в гости, будем рады! Не правда ли, дорогая? – улыбнулся он Саскии и ущипнул ее за румяную щёку.
На этом трогательном месте подполковник пришёл в себя. Вокруг теснились стены гостиничного номера, а взгляд, постепенно обретающий осмысленность, всё ещё упирался в картину, висящую на стене и – по убеждению здешнего завхоза – услаждающую жизнь постояльцев.
На картине был намалёван натюрморт: апельсин, два помидора и почему-то рак. Рак подозрительно смахивал на перезрелого скорпиона, а желтый цитрус почему-то оказался вдвое меньше помидора. «Усушка и утруска!» – усмехнулся Роджер. И покачал головой: и эта вот глюковинка с хреновинкой навеяла такие видения, пробудила тени Дюрера и самого Рембрандта?
«Это тебе, Лёха, наука! – назидательно помыслил подполковник. – Медитировать надо на японскую каллиграфию, а не на ассорти перепившего шеф-повара!».
Театральная афиша
