bon Dieu, пославшему мне вас.
Темнело. Кэй снова сбросила скорость, чтобы не въехать в ухаб. В редких крестьянских калье загорелись огни. Временами они обгоняли пешехода, державшего в руках фонарь или переносную лампу, чтобы освещать себе путь. Когда джип въехал с севера в прибрежный город Кэйп-Гаитен, пошел дождь.
В мокрой тьме Кэй засомневалась.
— Мне нужна католическая церковь, — обратилась она к пассажиру. — Не подскажете ли дорогу?
Он сказал, куда ехать, заметив, что и сам живет неподалеку. Она затормозила под уличным фонарем у церковной двери. Дождь уже падал в свете фар серебристой пеленой.
— Мы приехали, месье Полинард. Тина и я остановимся на ночь здесь, у сестер.
Пассажир поблагодарил и вылез из машины. Кэй, насупившись, обратилась к девочке:
— Тина, где живут сестры?
— Не знаю.
— Но ты же прожила у них целый месяц, прежде чем попала в больницу.
— Я тогда ничего не понимала.
Кэй беспомощно осмотрела церковь, тяжелую темную громаду в ночи, и тут же заметила, что Эмиль Полинард остановился и оглянулся на них. Он вернулся к джипу:
— Что-то не так, мадам?
— Видите ли, я… я думала, Тина знает, где найти сестер, но она, похоже, не помнит.
— Позвольте, я помогу. Кого именно из сестер вы хотите увидеть?
Ей стало неловко гонять его под дождем. Но что делать, если он не поможет?
— В больницу Тину привезла сестра Симона. Но если ее нет, подойдет, мне кажется, любая.
— Я с ней знаком. Она должна быть здесь.
Он вернулся через пять минут с большим черным зонтом, которым прикрывал одетую в черное женщину ростом немногим выше Тины.
— Привет вам обеим. Подвинься-ка, Тина, — скомандовала она, забираясь в машину. Полинард подал ей зонтик, и сестра поблагодарила его. — Поезжайте прямо вперед, — велела она Кэй. — Я покажу дорогу.
Кэй тоже поблагодарила 'урода' Полинарда, поклонившегося ей в ответ. Проехав вперед, она свернула там, где сказала сестра, объехав сзади церковь и еще какое-то каменное здание.
— Идем, — распорядилась сестра, и они поспешно вошли в дом. Впрочем, оказавшись внутри, сестра оставила командный тон. Она встряхнула зонтик, закрыла его и поставила в стойку у двери, а потом присела перед Тиной и обняла ее. — Ну, как ты, маленькая?
Кэй только теперь заметила, что она гаитянка. И на редкость хорошенькая.
— Хорошо, что я вчера вам позвонила, — сказала Кэй. На самом деле она звонила просто предупредить, что они с Тиной будут проезжать Ле-Кап по пути в Тру и заедут на несколько минут повидаться. — Боюсь, мне придется просить вас приютить нас на ночь. Это возможно?
— Конечно, мисс Гилберт. А что случилось? У вас что-то с машиной?
— Мы поздно выехали. У Тины опять болела голова.
— А, опять голова… — Сестра взяла Тину за руку, — Пойдемте наверх. Сперва устроим вас в комнате, потом подумаем, чем накормить.
Она разместила обеих в одной комнате с окнами во двор, где стоял джип, и исчезла.
— Надо взять наши вещи, — сказала Кэй девочке. — Я принесу, а ты пока умойся, милая.
Сумку из коричневой кожи она принесла с собой и, уходя, старательно запихнула ее под кровать, с глаз долой. На лестнице она столкнулась с сестрой Симоной и еще одной монахиней, несущими их рюкзаки из джипа.
Их накормили супом и рыбой в маленькой столовой. Ужинали Кэй с Тиной, сестра Симона, сестра Анна, помогавшая принести рюкзаки, и сестра Жинетт, старшая из всех. Ей было около шестидесяти. Немногословный разговор вертелся вокруг их поездки.
— Дорога не из легких, верно? Давно нужен ремонт… И мост в Лимбе закрыт, так что приходится ехать через…
Но после ужина, когда Кэй взяла Тину за руку, чтобы увести наверх, сестра Симона тихонько проговорила:
— Пожалуйста, спуститесь снова, когда ее уложите, мисс Гилберт. Мы будем в зале.
Три монахини поджидали ее на деревянных стульях, неудобных даже на вид. Ей пришло в голову, что это изделия Полинарда. Свободный стул поставили для нее. На маленьком столике посредине стоял деревянный поднос с чашками, ложечками, молочником и сахарницей. На спиртовке грелся помятый кофейник, возможно, серебряный.
Монахини поднялись и дождались, пока Кэй сядет, каким-то образом умудрившись опуститься на стулья одновременно с ней, кроме сестры Симоны, которая предложила:
— Кофе, мис Гилберт?
— С удовольствием.
— Молоко, сахар?
— Черный, пожалуйста. — Было бы преступлением разбавлять чем-то чудесный гаитянский кофе.
Симона обслужила и остальных — возможно, это был обычный ритуал после ужина — и тоже уселась.
— А теперь, мисс Гилберт, пожалуйста, расскажите нам, как к Тине вернулась память. Если для вас это не слишком утомительно.
Она рассказала, как доктор Робек догадался читать Тине названия по карте и как, услышав название Буа-Саваж, ребенок мгновенно очнулся от затянувшейся амнезии — прямо как Белоснежка от поцелуя принца.
Они заулыбались.
— Тогда она вспомнила и свое имя. Если, конечно, ее действительно зовут Тина Луиза Кристина Англэйд. Наверняка мы не узнаем, пока не попадем в Буа-Саваж, понимаете? Мы пока не знаем даже, действительно ли она оттуда.
Старшая из сестер, глубоко нахмурившись, повторила:
— Буа-Саваж… Это, кажется, в горах у доминиканской границы?
— Да, если верить карте.
— Как же вы туда доберетесь?
— Нам обещали, что в Тру нас встретит проводник.
— Но туда же не проехать! Никаких дорог.
— Наверное, пойдем пешком или поедем на мулах. До завтра я ничего не узнаю. — Кэй подождала, пока они пригубят кофе. — А теперь не расскажете ли вы мне кое-что? Как попала к вам Тина? Мы слышали только, что ее привел священник.
— Отец Тернер, — кивнула Симона. — Отец Луис Тернер. Он тогда постоянно служил в Вальери, и еще на его попечении было много церквей дальше в горах. У нас есть его фотография. — Она поставила кофейную чашку и порывисто, взметнув полы монашеского платья, шагнула к книжному шкафу со стеклянными дверцами. Вернулась с большим фотоальбомом, попахивавшим плесенью, и протянула его Кэй. — Вот он, отец, справа, перед часовней Вальери. Эти большие трещины в стенах часовни остались от землетрясения за несколько дней перед тем, как сделали снимок, — представляете?
Кэй разглядывала сухощавого белого мужчину с сигаретой в уголке рта. Француз, догадалась она. Большинство белых священников в такой глуши — французы. Он не был одет как священник: даже рубашку не застегнул и не заправил в брюки. Но ей сразу понравилось, как он улыбался в камеру.
— Однажды он возвращался из какой-то отдаленной церквушки, — рассказывала Симона, — и
