подбиты артиллерийским огнем противника...
С наступлением темноты командиром 15-го механизированного корпуса был отдан приказ о выводе частей 10-й танковой дивизии на восток в район 37-й тд и для совместных действий с ней по овладению Лопатином, а в дальнейшем, в связи с уже совершившимся (что значит — «уже совершившимся»? — М.С.) выходом из боя 37-й танковой дивизии — приказ на выход из боя и на возвращение в исходное положение...»
Трудно поверить, что все это происходило на своей собственной территории, практически — в районе постоянной предвоенной дислокации 15-го мехкорпуса, т.е. там, где каждая дорога, тропинка, канава, брод, мост должны были быть досконально изучены. Трудно поверить в то, что перед нами описание боевых действий мехкорпуса, в составе которого были понтонно-мостовые, саперные, инженерные, ремонтно-эвакуационные, разведывательные подразделения.
На каждый танк в 15-м мехкорпусе приходилось (по состоянию на 1 июня 1941 года) 45 человек личного состава. Из этих 45 человек внутри танка находилось, самое большее, пять членов экипажа KB (в БТ — три человека). Остальные должны были обеспечивать боевые действия танкистов. Обеспечивать связью, разведкой, ремонтом, топливом, снарядами, мостами, переправами и, самое главное, управлением...
В отчете командира 15-го МК сообщается, что за день этого «ожесточенного» боя 10-я тд потеряла семь человек: 1 убит и 6 человек ранено. Тут бы и порадоваться тому, что Красная Армия уже к концу июня 1941 г. научилась воевать «малой кровью». Увы, далее в отчетах появляются такие цифры, которые напрочь отбивают всякое желание чему-либо радоваться.
Так, 10-я танковая за время боев 23—28 июня и последующего отхода за Днепр потеряла 210 человек убитыми, 587 — ранеными, 3353 человека пропали без вести, «отстали на марше» и т.д. Впрочем, даже и по уровню потерь дивизия Огурцова подтвердила свою репутацию одной из лучших. Как-никак, но к Пирятину (за Днепр) вышло 756 человек старшего командного состава, 1052 младших командира, 3445 рядовых, итого — 56% от начальной (на 22 июня) численности. Дальнейшая судьба самого Сергея Яковлевича Огурцова была трагична. В ходе ожесточенных боев у Бердичева он попал в плен, в апреле 1942 г. бежал из плена, вступил в отряд польских партизан и погиб в бою 28 октября 42-го года у городка Томашув, в 100 км от того самого Люблина, до которого так и не дошла его танковая дивизия...
37-я танковая дивизия, все участие которой в «контрударе мехкорпусов Юго-Западного фронта» свелось к беспомощным попыткам отбросить батальон немецкой пехоты от переправы у местечка Станиславчик, потеряла 75% личного состава. В район сосредоточения у Пирятина вышло 467 человек старшего командного состава, 423 младших командира и 1533 рядовых. Проще говоря, за время отхода к Днепру дивизия почти полностью «растаяла».
Ну а 212-я моторизованная дивизия 15-го МК и вовсе пропала. Почти без следа. Если во всех докладах командиров 15-го МК утверждается, что 212-я мд «обороняла Броды», то Рябышев и Попель в своих воспоминаниях в один голос говорят о том, что никаких наших войск они в Бродах не обнаружили. Уже 1 июля, во время начавшегося общего отхода частей 15-го МК, в районе Олеюв пропали командир дивизии генерал-майор Баранов и начальник штаба полковник Першаков. Фактически С.В. Баранов был ранен, попал в плен и умер от тифа в лагере для военнопленных под Замостьем в феврале 1942 г. После потери штаба 212-я мд быстро и окончательно развалилась — в Пирятин к 12 июля вышло всего 745 человек...
Полной неудачей закончились и попытки оставшейся в распоряжении Рябышева части 8-го МК (7-я моторизованная дивизия, танковый и мотострелковый полки 12-й ТД) прорваться к группе Попеля в Дубно.
Несмотря на наличие мощного танкового тарана (Рябышев пишет, что в составе его группы войск, кроме двух сотен легких танков, было 46 KB и 49 Т-34), пробить оборону частей 57-й и 75-й немецких пехотных дивизий не удалось. Описание этих двух трагических дней — 27 и 28 июня — в мемуарах Рябышева грешит большими неточностями. Так, он пишет, что немцы потеряли за два дня 150 танков — цифра явно фантастическая, если учесть, что единственная действовавшая в этом районе 16-я танковая дивизия вермахта начала войну, имея на своем вооружении всего 146 танков, да и ее главные силы были скованы боями у Дубно. Тем не менее не вызывает никаких сомнений тот факт, что за разгром 8-го МК немцам пришлось заплатить огромными (по их масштабам огромными) потерями. Так, например, 28 июня группа немецких танков прорвалась на КП танковой дивизии Мишанина. В завязавшемся бою десять наших танков (6 KB и 4 Т-34), как пишет Рябышев, «сумела уничтожить все 40 прорвавшихся вражеских машин. Сами потерь не имели благодаря тому, что танковые пушки фашистов не пробивали лобовую броню наших тяжелых и средних танков» [113].
Но и стальная броня не могла восполнить отсутствие элементарного порядка.
«Контуженный, едва говоривший Мишанин не в состоянии был командовать. Но он наотрез отказался ехать в госпиталь и не вылезал из танка. Полковник Нестеров (заместитель командира 12-й тд. — М.С) суетился, кричал, отдавал приказания, потом отменял их... Дивизия по существу осталась без командира» — так описывает ситуацию Попель, и, судя по тому, как развивались события дальше, эта жесткая оценка очень близка к реальности.
Вечером 28 июня немецкая мотопехота с танками вышла в тыл 8-го МК, отрезав путь отхода по шоссе на Броды. Снова началась паника. Погиб генерал Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку. Катастрофу смогли предотвратить решительные действия командира корпуса. Рябышев лично возглавил группу танков, которая пробила «ворота» в еще очень неплотном вражеском кольце и удерживала дорогу на Броды до тех пор, пока по ней не прошли все уцелевшие подразделения 7-й мд и 12-й тд. Отход превратился в беспорядочное бегство, причем новый командир 12-й танковой дивизии полковник Нестеров сумел даже обогнать своих подчиненных. Утром 29 июня он и его замполит Вилков, как пишет Баграмян, «примчались на КП фронта в Тернополь», где и доложили Кирпоносу о разгроме корпуса. В тот же день, 29 июня штаб фронта снова отдал приказ об отводе 15-го и 8-го мехкорпусов в тыл, за рубеж обороны 37-го стрелкового корпуса, но на этот раз приказ всего лишь «узаконил» фактически уже начавшийся обвал.
Об обстановке тех дней очень красноречиво свидетельствует короткая фраза в докладе о боевых действиях 15-го МК: «...шоссе восточнее Золочев все забито горящими автомашинами бесчисленных колонн...»
Впрочем, Рябышев утверждает, что к 1 июля 8-й МК отошел к Тернополю, имея в своем составе «более 19 тысяч бойцов и командиров, 207 танков, в том числе 43 KB и 31 Т-34».
Сила, как видим, была еще немалая. «Действуя против наступающей 1-й танковой группы противника, — пишет в своих воспоминаниях генерал Рябышев, — 8-й мехкорпус мог продолжать еще несколько дней сковывать его, нанося потери и замедляя продвижение в глубину нашей территории. В этом случае оставшиеся в строю танки и артиллерия корпуса были бы использованы до конца с максимальной отдачей в бою» [113].
Но стихия отступления уже охватила и войска, и штаб Ю-3. ф. 30 июня штаб фронта перешел в Проскуров (Хмельницкий), 3 июля — в Житомир (250 км восточнее Брод), 6 июля — в Бровары (это уже ЗА Днепром). До Владивостока было еще много места, но дальнейшие «передислокации» штаба Юго-Западного фронта прервал угрожающий рык из Москвы [112, с. 199]: «Получены достоверные сведения, что вы все, от командующего Юго-Западным фронтом до членов Военного совета, настроены панически и намерены произвести отвод войск на левый (т.е. восточный. — М.С.) берег Днепра. Предупреждаю вас, что если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать укрепрайоны на правом берегу Днепра, то вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров.
Председатель ГКО И. Сталин».
В ответ на эту телеграмму 12 июля в Москву полетела другая телеграмма:
«..противнику удалось прорваться на Житомир и Киев потому, что мы не имели резервов (??? — М.С). Несмотря на это, мы не дали противнику ворваться с налета в Киев... Заверяем Вас, товарищ Сталин, что поставленная Вами задача будет выполнена.
Хрущев, Кирпонос».