Многоуважаемый и дорогой Никодим Павлович!
Большое Вам спасибо за письмо; оно пришло, кстати сказать, как раз в то время, когда я лежал на спине по случаю кровохаркания и скучал адски. Но буду отвечать по пунктам.
В Москве я прожил очень хорошо*, очень здорово, а как приехал в Ялту, то и пошла писать: то кашель, то кишечное расстройство — и это почти каждый день. Сначала работал, а потом пришлось бросить, и теперь я занимаюсь только тем, что читаю и уповаю на будущее.
«Три года» были напечатаны в «Русской мысли»* уже давно, лет 8-10 назад. Карточку фотографическую я вышлю Вам весною, когда буду в Москве (я там снимался у Опитца). Весною я, если буду здоров, постараюсь приехать в Петербург* вместе с Художественным театром.
Здесь Л. Н. Толстой. Он почти здоров и работает каждый день. Как-то на днях он приехал в Ялту, заболел здесь* и должен был прожить в доме Иловайской у дочери дня два-три. Г<оспо>жа Иловайская поторопилась прописать его в полиции. В Ялте преследуют штундистов. В Олеизе проживает Горький.
Л. Н. Толстой впрыскивает под кожу мышьяк, теперь температура у него нормальная. Он весел, Крым продолжает ему нравиться.
В Ялте тихо, погода хорошая, публика прошлогодняя или кажущаяся таковою. В клубе по средам, говорят, бывают семейные вечера, очень интересные, на которых читает мои рассказы д-р Балабан, командированный в Ялту чумы ради. Читает он, как уверяют, необыкновенно.
Передайте мой поклон и привет Вере Александровне и молодежи. Будьте здоровы, не забывайте меня.
Книппер-Чеховой О. Л., 16 декабря 1901*
3579. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
16 декабря 1901 г. Ялта.
Дуся, я здоров. Гости одолели, всё время сидят, некогда написать тебе, злюсь, как собака. Будь здорова, голубка моя, радость, храни тебя бог.
Здоровье мое в самом деле лучше, не беспокойся.
Целую тебя крепко. Это письмо опустит Саша Средин, который сидел у меня и теперь уходит.
Книппер-Чеховой О. Л., 17 декабря 1901*
3580. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
17 декабря 1901 г. Ялта.
Пупсик милый мой, от тебя сегодня нет письма, но да простит тебе небо, как я прощаю. Здоровье мое становится лучше и лучше; ношу компресс на правом боку, принимаю креозот, но температура нормальная, и всё обстоит благополучно. Скоро буду уже настоящим человеком.
Вчера были гости, сидели долго, я злился. Сейчас по телефону получил известие, что ко мне едет на извозчике турист-венгерец, посещающий всех писателей. Того не знает, что я уже не писатель, а садовник*. Женатый садовник, пока еще детей не имеющий, но надеющийся.
Мать здорова, но, видно, моя болезнь утомила ее. Завтра приедет Маша, и всё устроится.
Получил письмо из Петербурга от Куприна*. Хвалит очень тебя, но не в восторге от Худож<ественного> театра. Едет венгерец! Едет! Нет, ошибся. Куприн пишет, что в игре Станиславского чувствуется хозяин, как у Соловцова, который тоже хозяин.
Что же, неужели останетесь в старом театре? О, варвары!
Ну, пупсик мой, целую тебя и обнимаю. Поцелуй и ты меня, старичка. Затылок острижен. Сюртук не чищен. Эмса не пью.
Кланяйся маме, дядям Карлу и Саше, тетке. Будь здорова. Жду описания субботнего вечера*.
Кажется, венгерец едет.
Марксу А. Ф., 17 декабря 1901*
3581. А. Ф. МАРКСУ
17 декабря 1901 г. Ялта.
Многоуважаемый Адольф Федорович!
VI и VIII томы по 15 экземпляров, а также IX и X выпуски «Мертвых душ» я получил, приношу Вам мою сердечную благодарность.
Против печатания «Острова Сахалина» я ничего не имел* и не имею; я просил только не печатать его в одном томе с другими рассказами, как предполагалось. Итак, благоволите высылать мне корректуру, название X тома будет такое: Остров Сахалин.
С М. Горьким буду видеться на этих днях и передам ему Ваше приглашение в сотрудники «Нивы». Я в настоящее время нездоров, было кровохарканье, но здоровье мое, по-видимому, скоро войдет в норму, и я начну работать.
Желаю Вам всего хорошего.
Миролюбову В. С., 17 декабря 1901*
3582. В. С. МИРОЛЮБОВУ
17 декабря 1901 г. Ялта.
Милый Виктор Сергеевич, я нездоров, или не совсем здоров — этак вернее, и писать не могу. У меня было кровохарканье, теперь слабость и злость, сижу с согревающим компрессом на боку, принимаю креозот
