Милая моя жена, для нас ищут дачу с мебелью*, с полной обстановкой, так что горшков тебе не придется везти с собой, не бойся. Анну Егоровну нельзя брать*, боже тебя сохрани — это значит лишить себя свободы, надеть цепи, так сказать. Пароходы из Севастополя* идут во вторник, среду, пятницу и воскресенье.
В Финляндию можно поехать*, но не больше как на неделю и как можно подальше и поглуше, чтобы никто не мог приехать к нам, ни одна душа.
Сегодня был у меня Куперник, отец Татьяны, вчера был Кашкин, был Зевакин, была m-me Корш.
Средину лучше*. Дашу Озаровскую, бывш<ую> Мусину-Пушкину, быв<шую> Глебову, нельзя считать актрисой серьезно*. Это пустяки одни, а не женщина.
Погода весенняя, но нет дождя, сухо.
Чтобы не возиться с сундуком*, ты напиши в Москву, чтобы выслали на Николаевский вокзал кого-нибудь встретить тебя. Ты сдашь посланному сундук, а сама поедешь дальше, на Курский вокзал, потом на юг.
Иду к зубному врачу! Будь здорова, дуся, Христос с тобой. Обнимаю тебя.
Книппер-Чеховой О. Л., 23 марта 1902*
3710. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
23 марта 1902 г. Ялта.
Милая Собака моя, мне теперь не до писем, хожу каждый день к доктору, починяю зубы. Каждый день пломбировка и прочее. Рисунок Муратовой великолепен*. Раевской книгу пришлю*, когда она вернется в Москву и когда я буду знать ее адрес.
Дуся моя, я готов ехать и в Швейцарию*, только ведь там нельзя удить рыбу! А мне ужасно хочется. Надо бы под Москвой купить дешевенькое именьишко*, чтобы можно было жить лето и удить рыбу. Только под Москвой гости бы ездили.
Ну, деточка, господь тебя благословит. Не скучай, пиши мне. Я целую тебя любвеобильно, мою славную.
Сергеенко П. А., 24 марта 1902*
3711. П. А. СЕРГЕЕНКО
24 марта 1902 г. Ялта.
Дорогой Петр Алексеевич, с Г<риневичем> уже всё кончено*: он умер, дня за 3–4 до получения мною твоего последнего письма. Он болел дня три, поставлен был диагноз — заворот кишок, ему делали операцию, вскрыли живот — и он умер. Нашли у него бугорчатку брюшины, между прочим. Что он за человек, так и осталось тайной для всех, знавших его в Ялте.
Здоровье Л<ьва> Н<иколаевича> поправляется. Воспаление легких давно уже кончилось, осталась одна только слабость.
Погода в Ялте очень хорошая, уже весенняя; и здоровье мое стало лучше. Всю зиму здоровье было скверное, ничего не делал.
Будь здоров и благополучен.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 марта 1902*
3712. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 марта 1902 г. Ялта.
Сегодня, дусик мой, опять ходил к зубному врачу и, представь, не застал его дома. Завтра опять пойду, потом послезавтра опять — и так целую неделю.
Собака, дождя нет! Здоровье мое прекрасно, лучше и не надо. Н. Котляревского я знаю очень хорошо*, виделся с ним не один раз. С Ф. Батюшковым был в переписке*. Эти два — и Котляревский, и Батюшков — народ очень хороший и нужный, только суховатый, и в обоих есть что-то напоминающее И. И. Иванова, московского.
Что новенького? Напиши, дуся. А еще лучше поскорей оканчивай свой сезон и приезжай в объятия мужа.
Ну, господь тебя благословит. Целую дусю мою.
Книппер-Чеховой О. Л., 27 марта 1902*
3713. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
27 марта 1902 г. Ялта.
Здравствуй, жена! Здоровье мое поправилось совершенно, и остановка теперь только за зубами, которые я починяю каждый день. Ты в последнем письме спрашиваешь, считаю ли я тебя умной не в одних только письмах*. Дуся моя, золото, собачка, я считаю тебя глупенькой, но скрываю это ото всех. Ты, однако, раскутилась в Питере, у тебя много знакомых* — завидую тебе! Ты каждый день встречаешься с m-me Чюминой… Правду ли говорят, что у нее роман с вашим Вишневским? Если правда, то желаю им обоим всего хорошего.
Получил телеграмму насчет «Мещан»*. Теперь буду ждать подробностей от тебя.
Сегодня, можешь себе представить, идет дождь!!
Писать больше не о чем, дайте мне мою жену! Надоело писать.
Уже весна настоящая, хожу в весеннем пальто и без калош.
