классической живописи больших размеров в художественных рамках – всего 55 штук, развешенных по комнатам дачи и частично хранящихся на складе; дорогостоящих сервизов, столовой и чайной посуды (фарфор с художественной отделкой, хрусталь) – 7 больших ящиков; серебряных гарнитуров столовых и чайных приборов – 2 ящика; аккордеонов с богатой художественной отделкой – 8 штук; уникальных охотничьих ружей фирмы Голанд-Голанд и других – всего 20 штук…
Вся обстановка, начиная от мебели, ковров, посуды, украшений и кончая занавесками на окнах – заграничная, главным образом немецкая. На даче буквально нет ни одной вещи советского происхождения, за исключением дорожек, лежащих при входе на дачу. На даче нет ни одной советской книги, но зато в книжных шкафах стоит большое количество книг в прекрасных переплетах с золотым тиснением, исключительно на немецком языке. Зайдя в дом, трудно себе представить, что находишься под Москвой, а не в Германии…»
Этот протокол был подписан министром госбезопасности СССР Абакумовым 10 января 1948 года. 20 января 1948 г. Политбюро ЦК ВКП(б), «заслушав сообщение комиссии в составе тт. Жданова, Булганина, Кузнецова и Шкирятова», приняло специальное постановление «О т. Жукове Г.К.», в котором, в частности, отмечалось, что «подчиненные Жукова, угодничая перед ним, забирали картины и другие ценные вещи во дворцах и особняках, взломали сейф в ювелирном магазине в г. Лодзи (это не Германия, это «освобожденная» Польша. – М.С.) , изъяв находящиеся в нем ценности, и т. д. В итоге всего этого Жуковым было присвоено до 70 ценных золотых предметов (кулоны и кольца с драгоценными камнями, часы, серьги с бриллиантами, браслеты, броши и т. д.), до 740 предметов столового серебра и серебряной посуды и сверх того еще до 30 килограммов разных серебряных изделий…» (РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 2198, л. 28 – 29).
В этом документе для нас самым важным будет упоминание о «подчиненных Жукова». Разумеется, маршал и командующий фронта не сам ползал по развалинам «дворцов и особняков» в поисках добычи, для таких дел существовали полковники из его свиты. Но и полковники не самолично курочили сейфы в ювелирном магазине и не собирали «шкурки обезьяньи и каракульчевые». Практическая работа поручалась майорам и капитанам, которые брали с собой – для порядка и охраны – взвод автоматчиков под командованием лейтенанта, а у лейтенанта был водитель на «виллисе», младший сержант, и тоже парень не промах. Серьги с бриллиантами сержантам приходилось, увы, сдавать начальству, но кое-какая мелочовка и у них в карманах завалялась… Вся эта «логическая цепочка» давно уже имеет в русском языке ясное и вполне однозначное объяснение: «Рыба гниет с головы».
Исключительно и только с головы. При таком поведении старших командиров младшему сержанту можно было зачитать сколько угодно и каких угодно приказов. Это мало что меняло в ситуации, когда Устав был негласно заменен на «понятия». С этого момента Красная Армия начала стремительно меняться. Даже внешне:
«…Красочный, живописный вид имела эта лавина войск, двигавшихся с востока на запад. Танки, задымленные, забрызганные грязью, были покрыты пестрыми, яркими коврами, а на коврах сидели чумазые танкисты в черных, пропитанных машинным маслом бушлатах. Кто-нибудь вытаскивал из-за пазухи бутылку и, запрокинув голову, пил из горлышка, – передавал соседу и хриплым голосом, стараясь перекричать грохот мотора и скрежет гусениц, выкрикивал слова песни…
Орудийная прислуга, удел которой – трястись на зарядных ящиках, обложилась мягкими диванными подушками, вышитыми шелком, и чувствовала себя превосходно: пиликала на немецких губных гармониках, растягивала меха аккордеонов, богато отделанных перламутром и серебром.
В потоке танков, орудий, автомашин, армейских двуколок, нередко попадалась старинная помещичья, карета – крытая, с зеркальными дверцами и фонарями, или длинное ландо с лакированными закрылками. В каретах сидели молоденькие офицеры и солдаты – в шинелях с погонами, автоматами через плечо, но в цилиндрах и с зонтиками…»
Действительно, вид был очень красочный. Как пишет И.Гофман, «Красная Армия находилась в состоянии нарастающего одичания… советские солдаты перешли к тому, чтобы вместо предписанного головного убора надевать наполеоновские шляпы, носить трости, зонтики, резиновые плащи, тем самым все больше приобретая вид грабителей и мародеров». Можно ли верить немецкому «историку- неофашисту»? Можно и нужно, потому как далее Гофман цитирует сохранившиеся в военном архиве Германии приказы. Например, приказ № 006 Военного Совета 2-го Белорусского фронта от 22 января 1945 г, в котором констатировалось, что «наряду с ограблениями, мародерством, поджогами наблюдается массовое пьянство… машины загружены всевозможными предметами домашнего обихода, захваченным продовольствием и гражданской одеждой до такой степени, что стали обузой для войск, ограничивают свободу их передвижения и снижают ударную силу танковых соединений». Про кареты, цилиндры и зонтики упоминалось и в приказе командующего 1-го Украинского фронта маршала И.С.Конева от 27 января 1945 г., где отмечалось также, что в ходе проверки были выявлены танки, забитые награбленным барахлом до такой степени, что не оставалось места для экипажа.
Повальное мародерство стало делом настолько привычным и обыденным, что даже в официальном сообщении Главного трофейного управления Красной Армии в общем перечне «военных трофеев» были упомянуты 60 тыс роялей и пианино, 460 тыс радиоприемников, 190 тыс ковров, 940 тыс предметов мебели, 265 тыс настенных и настольных часов. Что же касается часов наручных и карманных, «сбор» которых весной 45-го года приобрел в Красной Армии характер массового помешательства, то количество этих «трофеев» не поддается никакому исчислению…
Воинская дисциплина в известном смысле чрезвычайно схожа с беременностью: она или есть, или её нет. Промежуточное состояние не предусмотрено. И если в армии стало «можно» выбить дверь прикладом, ворваться в дом, содрать с ушей перепуганных женщин золотые сережки, перевернуть все вверх дном в поисках злосчастных часов и выпивки, то уже очень тонкая грань отделяла такие действия от следующих шагов в деле «мщения за поруганную советскую землю». А приказы? Да, приказы были; тех, кто на свою беду попал «под горячую руку», могли сурово наказать. Один из таких случаев красочно описан в автобиографической повести М.М.Корякова (отрывок из которой был процитирован выше). Борьба за дисциплину выглядела так:
«…Солдат стоял перед полковником навытяжку в сдвинутой на затылок черной дамской шляпке, украшенной цветами и фруктами. В карете, которую солдат увез со двора какого-то силезского помещика, лежала желтая свиная туша, а к фонарям были подвязаны задушенные куры.
– Курятины захотел? Свинины? Ты нашим советским пайком недоволен? – кричал полковник и ударял солдата по щеке рукой, затянутой в лайковую перчатку.
– Тебе приказ товарища Сталина от 19 января читали?
– Читали, товарищ полковник, – отвечал солдат, бледнея.
– Приказ командующего фронтом тоже читали?
– Читали, товарищ полковник.
– Так чего же ты, туды-т-твою мать! – рявкнул полковник и посмотрел пьяными, бычьими глазами по сторонам, ища, что бы такое сделать солдату. Взгляд его наткнулся на курицу, болтавшуюся на веревочке у фонаря, и он сорвал одну, хватил за шейку и наотмашь ударил курицей по лицу солдата.
Полковник был пьян. В «виллисе» на сиденье, застланном ковром, лежала пузатая, оплетенная прутьями бутыль. Покачиваясь, широко расставляя ноги, он подошел к «виллису» и, влезая, погрозил солдату:
– Ты у меня будешь уважать приказы товарища Сталина! Я тебя научу!»
Правды ради надо отметить, что этому полковнику крупно повезло – он был пьян, а солдат трезв. С пьяными советскими солдатами в «поверженной Германии» лучше было не связываться. Тот же Коряков (боевой капитан, прошедший всю войну от Москвы до Силезии) пишет:
«На Вильгельмштрассе в Бунцлау я пережил ночь, самую страшную в моей жизни. Ни под бомбежками, – скажем, на Волыни, где в одну ночь снесен был полностью город Сарны, – ни на переднем крае под огнем немецких шестиствольных минометов, – нигде не испытал я такого страха, как тут, в этом мирном немецком квартале… Мы легли спать в десять вечера. Дверные замки были поломаны, к дверям приставили стол, ведра с каменным углем. Не прошло и полчаса, как дверь зашаталась, баррикада поехала… Танкисты… Шестеро. Не одни солдаты, но и офицеры. Пистолеты наружу, за поясами. Ни мало не
