тысячах экземплярах разносит по России дешевый журнал». Противопоставляя далее Андреева М. Горькому, Софья Андреевна пишет о последнем, что хотя он и «внес много цинизма и наготы» в изображение «падшего человечества», все же его произведения дают возможность читателю отдохнуть «на каком-нибудь лице или на трогательном моменте». Заключает свое письмо Толстая словами: «Жалкие новые писатели современной беллетристики, как Андреев, сумели только сосредоточить свое внимание на грязной точке человеческого падения и кликнули клич неразвитой полуинтеллигенческой читающей публике, приглашая ее рассматривать и вникать в разложившийся труп человеческого падения и закрывать глаза на весь просторный, прелестный божий мир, с красотой природы, с величием искусства, с высокими стремлениями человеческих душ, с религиозной и нравственной борьбой и великими идеалами добра. Скажем, даже с падениями, слабостями, несчастьями людей, как у Достоевского. Но при описании их всякий настоящий художник должен ярко светить человечеству не в сторону сочувствия грязи и порока, а в сторону борьбы против них и высоко поставленного идеала добра, правды и торжества над злом, слабостями и пороками людей. Хотелось бы громко, горячо закричать на весь мир этот призыв и помочь опомниться тем несчастным, у которых разные господа Андреевы сшибают крылья, данные всякому для высокого полета к пониманию духовного света, красоты, добра».
Если бы ты написала ~ колотил бы тебя целую неделю, — Книппер в ответ писала: «Я так же, как и ты, возмущаюсь письмом Толстой. Что-то возмутительно режущее и несуразное. С чего она берет на себя роль критика! Что она за авторитет?! Андрееву она только рекламу создала. Воображаю себе твое лицо, когда ты прочел!»
Ты пишешь, что завидуешь моему характеру. — 4 февраля Книппер писала: «Если бы я могла перелететь к тебе, поглядеть хоть на тебя, попросить прощения (мне всегда это хочется делать). Это безбожно — не видеться так долго! У меня чепуха, каша в голове, так все и крутит. Вся я развинтилась. Свежести во мне нет. Истрепалась. Не понимаю, зачем живу. Надо ли так. Седею я. Ну, наверно, уж тоску нагнала на тебя. Я, дусик, как ни ломаю себя, как ни стараюсь быть вечно ровной и сдержанной, — не могу. Мне надо и побушевать, и выплакаться, и пожаловаться — одним словом, облегчить свою душу, и тогда мне жизнь кажется лучше, свежее, все как-то обновляется. Прежде у меня бывали такие полосы, а теперь не с кем поболтать, некому душу излить, и мне кажется, что я засыхаю вся, мне даже хочется быть злой и сухой. Это очень гадко, и ты будешь бояться моего характера, а он вовсе не такой ужасный…
Это все глупости, впрочем, а главное, мне надо видеть тебя. Я готова негодовать и громко кричать сейчас. Театр мне, что ли, к черту послать! Никак не выходит жизнь. Ты вот большой человек — живешь, терпишь, молчишь, не то что я. Ты, верно, очень снисходительно смотришь на меня, правда? Ах, Антон…» (Книппер-Чехова, ч. 1, стр. 207).
…у меня дедушка, по убеждениям, был ярый крепостник. — Эта характеристика относится к деду Чехова по отцу — Егору Михайловичу, который сам был крепостным у помещика Д. В. Черткова и выкупился на волю с семьей в 1841 г.
Чувствую себя одиноким балбесом… — На это Книппер отвечала: «Не чувствуй себя таким одиноким, дорогой мой. Я скоро буду с тобой. Мне стало легче с тех пор, как я решилась действовать энергично. Киснуть я тебе больше не дам».
Пьесу начну писать 21 февраля. — За «Вишневый сад» Чехов намеревался приняться сразу же после окончания рассказа «Невеста», который он рассчитывал закончить 20 февраля (ср. письмо 3997* и примечания* к нему).
Ты будешь играть глупенькую. — Чехов первоначально предполагал, что Книппер будет исполнять в пьесе «Вишневый сад» роль Вари,
…играть старуху-мать ~ М<арию> Ф<едоровну> просить. — Чехов, работая над образом Раневской, которую он поначалу называл «старухой», предполагал, что театр пригласит новую актрису на эту роль. Мысль о М. Ф. Андреевой, как возможной исполнительнице роли Раневской, единственный раз возникает здесь в переписке Чехова.
Сейчас пришел Анатолий Средин, принес чашку ~ спасибо! — Все перечисленные вещи Книппер передала Чехову с В. С. Коссович, которая выехала из Москвы в Ялту 8 февраля.
4002. П. П. ГНЕДИЧУ
12 февраля 1903 г.
Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. VI, стр. 279–280.
П. П. Гнедич ответил 18 февраля 1903 г. (ГБЛ).
…скажите там, чтобы мне выслали гонорар за «Чайку». — «Чайка» была возобновлена в репертуаре Александринского театра 15 ноября 1902 г. Чехов обращался к Гнедичу как управляющему русской драматической труппой императорских С.-Петербургских театров. В ответ на просьбу Гнедич извещал: «Вчера я получил Ваше письмо и был в конторе. Дело в том, что гонорар Ваш, по имеющейся в конторе доверенности, выдается Вашему брату. Он еще не получал гонорар с „Чайки“, но по 1-е января ассигновка написана не на Ваше, а на его имя; с 1-го же января ассигновка еще не писалась. В центральной библиотеке, которая ведет все авторские дела, мне сказали, что никаких писем от Вас не получали <…> если Вы пришлете мне распоряжение какое-нибудь или даже доверенность (без доверенности я не могу ничего Вам выслать), то исполню все немедленно».
В былые времена мне приходилось писать в Контору по нескольку раз… — О задержке с выплатой гонорара за «Чайку» в 1896 г. см. письма 1859, 1866, 1914 и 1937 в т. 6 Писем.
…за водевили «Медведь» и «Предложение» я так и не получил гонорара… — Премьера водевиля Чехова «Медведь» состоялась на сцене Александринского театра 6 февраля 1889 г., «Предложения» — 12 сентября 1889 г. Перед отъездом на Сахалин Чехов поручил П. М. Свободину получить гонорар за исполнение этих пьес на сцене Александринского театра (см. письмо 790 в т. 4 Писем).
Пришлите мне «Антипода»… — П. П. Гнедич. Антипод и другие рассказы. СПб., изд. А. С. Суворина, 1902. На просьбу Чехова Гнедич отвечал: «„Антипода“ попрошу магазин „Нов<ого> вр<еме>ни“ Вам выслать. А Вы так мне и не прислали портретика Вашего, а обещали!» В составленном Чеховым списке книг, посланных в Таганрогскую городскую библиотеку, эта книга значится под № 1481 (ЦГАЛИ).
4003. А. А. АНДРЕЕВОЙ
14 февраля 1903 г.
Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Письма, т. VI, стр. 280–281.
Ответ на письмо А. А. Андреевой от 10 февраля 1903 г. (ГБЛ).
…не знаю, что я могу послать Вам. — Андреева обращалась к Чехову с просьбой: «…в О<бще>стве люб<ителей> российск<ой> словесности предполагается 2 марта публичное заседание, посвященное памяти Александра Ивановича <Урусова>. Проф. А. И. Кирпичников, учившийся с ним в гимназии, прочтет свои воспоминания, я сделаю его характеристику по новым данным из его бумаг и из собранного нами биографич<еского> материала, предполагаются еще воспоминания. Но все это — скучная, серая проза, недостойная памяти того, кто так страстно любил поэзию. Поэтому я и надумала просить Вас, дорогой Антон Павлович, которого А. И. считал первым беллетристом своего времени, дать нам какой-нибудь неизданный рассказ или отрывок для прочтения в этом заседании. Наверное у Вас что-нибудь найдется удобное для публичного чтения минут на 20–25. Чтеца мы постараемся найти достойного Вашей тонкой и изящной прозы. Убедительнейше Вас прошу — дайте! Вы окажете услугу старейшему литературному о<бще>ству Москвы, оживите его собрание живою водой истинного таланта, а вместе с тем подвинете Вашим сочувствием и дело увековечения крупной и яркой личности кн. Урусова. Так как рукопись Ваша, — а я твердо надеюсь, что Вы
