прикручивая идущие от них трубки к катетеру. Моя задача заключается в том, чтобы следить за скоростью работы каждой из трех капельниц, регулируя ее с помощью специального колесика, если произойдет сбой. В идеале раз в десять секунд должна падать одна капля. Но на практике так никогда не происходит, любое неловкое движение может вызвать нарушение работы системы. В первые дни после «подшивания» я поминутно подкручивал треклятые колесики на всех капельницах поочередно. Казалось, они надо мной издеваются: то одна течет быстрее, то другая — медленней, то третья вообще останавливается. Когда роль надзирателя мне надоела, я решил немного почитать и тут же был наказан ревнивыми стекляшками: одна из капельниц неожиданно стала изливаться щедрой струей и за каких-нибудь полчаса едва не израсходовала свой суточный запас. Заметив это, я в ужасе закрутил до упора колесико, подхватил стойку и помчался на пост к медсестре с самыми дурными предчувствиями. Однако в реанимацию меня никто везти не собирался. «Ну что поделаешь, — развела руками любимица палаты Оленька. — Убежала и убежала. В следующий раз будешь внимательнее».
Так и с жизнью порой бывает: следишь, чтобы текла себе потихоньку, подкручиваешь колесики, а потом на что-нибудь отвлечешься, а она — р-р-раз и «убежит». И следующего раза уже не будет.
Когда мне было восемнадцать, как Лупетте, я не любил проводить время со сверстницами. Девушки, которым не исполнилось двадцати лет, казались мне скучными: они не читали то, что читал я, не увлекались тем, чем увлекался я, да и сам я, откровенно говоря, был им не очень интересен. А более зрелых женщин в силу отсутствия опыта я тогда просто боялся. Так что отношения со слабым полом в юности складывались у меня далеко не лучшим образом.
Наверное, именно поэтому в первое время знакомства ее нежный возраст меня несколько пугал. Но только в первое время. Я достаточно быстро убедился, что никогда не встречал девятнадцатилетней девушки, столь развитой интеллектуально. «А как обстояло дело со всем остальным?» — спросят меня. Ну что вы хотите услышать? Со времени «Песни песней» Соломона в этом жанре не появилось ничего нового. Да, моя возлюбленная прекрасна, стройна, а глаза ее, как... Нет, не хочу описывать... сравнивать... это так глупо! Кажется, будто я перечисляю характеристики беговой лошади. Добавлю, что неисправимый цинизм всегда заставлял меня подмечать отдельные недостатки в любой девушке, которая была рядом. А после того как мне стукнул тридцатник, я и вовсе растерял последние идеалы. Так вот, на этот раз недостатков не было. То есть совсем. Лупетта оказалась наиболее ярким воплощением моих сокровенных грез. Как во внешнем, так и во внутреннем плане. Раньше я думал, что так не бывает. Оказалось, бывает. И еще как.
На интуитивном уровне Лупетта дала мне почувствовать, как опасно лукавить, находясь рядом с ней. Более того, я понял, что если не буду искренен, потеряю ее сразу же и безвозвратно. Привычные ощущения цели и средств ее достижения растаяли без следа, как кольца дыма из трубки. Лишь теперь я с волнением открывал для себя искусство наслаждения каждой секундой, проведенной рядом с хозяйкой моего сердца. И мыслей о том, что будет дальше, уже не возникало.
«Совершенные мгновения» (помнишь, у Сартра?), может быть и существуют, — писала она мне. — По крайней мере, мне бы хотелось, чтобы они были у тебя. У нас обоих».
Лимфатическая система человека — это огромная сеть мельчайших сосудов, которые объединяются в более крупные и направляются к лимфатическим узлам. Через эту сеть из наших тканей удаляются жидкости, белковые вещества, продукты обмена, микробы, а также чужеродные вещества и токсины. По всему телу распределено более 500 лимфоузлов, представляющих собой железы округлой или овальной формы размерами от 1 мм до 2 см. В них образуются лимфоциты — защитные клетки, которые активно участвуют в уничтожении чужеродных веществ и раковых клеток. Увеличение лимфатических узлов происходит, когда белые клетки крови выстраивают оборонительные сооружения против вторгшихся в организм бактерий. Реже оно является следствием опухолевого поражения, которое может быть вызвано целым рядом онкогематологических заболеваний, к числу которых относится лимфома.
Лимфома, последняя подружка моя, почему ты решила начать именно с шеи? Ведь шляпки твоих грибов могли полезть откуда угодно — из подмышек, паха, печени, легких, селезенки наконец! Нет, ты собралась поставить мне первый засос именно здесь, в самом эрогенном, по твоему мнению, месте. Не скрою, ты оказалась настоящей мастерицей, поцеловала меня так, что свет померк перед глазами, в зобу дыханье сперло, а весь белый и пушистый мир в мгновение ока ежовой рукавицей вывернулся наизнанку. Мне и вправду никто раньше не ставил таких засосов, и только благодаря тебе я окончательно понял смысл выражения «зацеловать до смерти». Ты, наверное, думала, что я сразу кончу от твоего страстного поцелуя, ведь перед тобой еще никто не смог устоять, не так ли? А я, болван эдакий, вместо того чтобы отдаться без памяти, решил заполнить взбаламученной тобой кровью старую чернильницу, сиречь картридж видавшего виды принтера, и излить свои страдания на бумагу. Обещай только, что, покрывая засосами шею, ты не будешь заглядывать мне через плечо. К чему любопытничать, если последнюю точку в этих записках все равно поставишь ты?
В один из теплых осенних вечеров, когда мы гуляли по Невскому, держась за руки, как дети, мне вдруг стало совершенно очевидно, что Лупетта настолько не вписывается в этот проспект, в этот город, в этот мир словно ее образ вырезан ножницами потустороннего Уорхола из картины других времен и наскоро прилажен сюда. Именно в тот день я понял, что еще никого так не хотел, как ее. Я имею в виду не интенсивность желания, а его характер. Не то слово. Глубину? Опять не то. Чистоту? Нет, снова не то. Вообще все это ужасно пошло:
В то утро, когда пейзаж за окном покрыли первые мазки белил, она написала мне: «Вчера перевели время. Сегодня выпал снег. Скоро будет ноябрь. Мой месяц. Холодный и длинный. Сонный. Будем ли мы вместе? Зимней осенью. Тогда, когда мне будет 19. Я не знаю. В такое время почему-то вспоминаю о разлуке. О том, как они уходили... Я не хочу, чтобы так было с тобой. Да».
Вы сейчас ничем не заняты? Тогда опустите на минутку голову и напрягите как можно сильнее мышцы шеи. А теперь нажмите большими пальцами слева и справа глубоко под подбородком. Не нащупали перекатывающиеся шарики? Точно? Попробуйте еще раз. Все равно нет? Ну тогда поздравляю, вам повезло, помрете от чего-нибудь другого. Впрочем, извините, я не хотел вас обидеть, просто сорвалось... Почему, почему это случилось именно со мной, а не с ними со всеми, а?!
Вы только посмотрите на кретина, который каждое утро ползает с капельницами по длинному больничному коридору в туалет, подходит к зеркалу и занимается онанизмом со своими подчелюстными лимфатическими узлами. Ну разве не смешной малый? Щупать, собственно, ему ничего не надо, достаточно, опустив подбородок, напрячь шею, и красавцы тут как тут. Нет, сначала казалось, что прогресс налицо, а потом шиш с маслом, все пошло по новой.
А зачем, собственно, жаловаться? Ты же сам просил о чем-то таком в минуты отчаяния, разве не помнишь? Кого просил? Теперь уже не важно. К чему гадать, какая именно инстанция откликнулась на прошение, главное, что оно было удовлетворено. Толстовский пастушок дурачил всех криками «Волки!», пока ему не перестали верить. А потом превратился в оборотня и задрал всю деревню.
Много лет назад я признался девушке: «Больше тебя я люблю только одиночество». Она страшно обиделась, чему я был искренне удивлен. «Если ты даже одиночество любишь больше меня, — плакала она, — значит я для тебя пустое место!»
Я ошибался, полагая, что ценность одиночества неоспорима не только для меня, но и для всех окружающих. То, что мне казалось комплиментом высшей пробы, другие почитали чуть не за оскорбление. Со временем это даже стало забавлять. «Интересно, если бы твой избранник сказал, что больше тебя любит только одиночество, ты бы обрадовалась или оскорбилась?» — тестировал я знакомых и малознакомых подруг и неизменно получал малоутешительный ответ. В конце концов я убедился, что человека, ценящего мою потребность в уединении, рядом со мной не будет никогда.
Лупетта стала первой девушкой, которая, скорее всего, не расстроилась бы, услышав от меня такое
