библиотекарь угрожала: «Я сейчас позвоню замполиту!», что охлаждало пыл желавших дорваться до глагола.
Поломала эту систему мордастая дочка «папы» Синицына. Он её по дури устроил в библиотеку, думал — выйдет замуж за лейтенанта. То же мне, додумался влить 18-летнюю девку в воинский коллектив! Она впала в такую эмансипацию, что через три месяца спала с солдатами-узбеками. Папа за голову хватался. Замполит Дьячков, с виду «голубой», гарем из библиофилок себе не создавал, её к сожительству не склонял и не интересовался с кем она спит. Коллектив смотрел на неё, как на зверюшку.
Госпиталь и кладбище
… Дикий крик. Заносят солдата. Один из сопровождающих выкладывает на стол окровавленную майку, в ней — голова.
— А её ещё можно пришить?
Оказалось, ехал строитель, машина заглохла, водитель вышел из кабины на проезжую часть. Сзади ехал другой строитель, прижал того бортом — оторвало голову. На такие мелочи никто не обращал внимания и второй строитель поехал дальше. У него не было даже зеркал заднего обзора. Хорошо, пассажир-земляк нашёлся, подобрал голову в майку — и бегом. Рассказывал, что пробежал метров триста, а глаза ещё моргали.
В должности коменданта приходится исполнять и неприятные обязанности. Одна из них — производство расследований в случае гибели военнослужащих. Прапорщик Храповицкий на почве неизлитой любви и неизлечимого триппера повесился на офицерском шарфе под окном у начальника штаба.
Начальник штаба долго потом жаловался:
— Сука, не мог под окном начальника политотдела, на соседнем карагаче.
Это ещё что, другой повесился на женском лифчике, сидя у кровати на корточках. Мы его чуть разогнули, когда в гроб клали. Человек должен правильно вешаться, чтобы не причинять неудобств при положении во гроб.
Капитан на майорской должности, начальник КИПа, ушел летом в отпуск и повесился. Висел, пока не потёк, и соседи не забеспокоились.
Вошел я туда по долгу службы, солдаты в противогазах и ОЗК начали в обморок падать. Кое-как собрали мы его по кускам в целлофановый кулёк, повезли в морг. Те:
— Идите на хуй с таким товарищем!
Положили кулек в гроб, так и похоронили. Самое пикантное то, что когда палас из-под удавленника вытащили из квартиры на просушку, казахи его через пять минут спёрли. Вдова нам потом проходу не давала:
— Где палас?
Мало того, пока солдаты убирали квартиру покойного, начальствующие лица дожидались конца процедуры на улице.
Первым спохватился замполит, ответственный:
— Что-то они там долго моют. Идите, проверьте.
Действительно, солдаты обнаружили недопитые покойным запасы пива, водки, спирта и слонялись теперь пьяные среди вони и мух. Как заявили о случившемся начальству:
— Это они придурели от трупного запаха.
«Отравленных» добивали уже в каптёрке.
А как раз перед случившимся прапорщик Кобзарь украл у несчастного стол. Чирков его постоянно доставал:
— Верни стол. Это он из-за тебя повесился. Он к тебе по ночам не приходит за столом?
Прапорщик сперва крепился, потом выкинул стол на улицу — был суеверен.
На вскрытиях присутствие коменданта обязательно. В морге прохладно, работавшие в нем солдаты тут же спали: покойники в камерах, а они на кроватях. Когда надо резать, кровати отодвигают, достают его из шкафа. Солдат ножом соскребает жир с черепа. Врач без перчаток, курит, медсестра пишет. Я сижу, от подступающей тошноты жгу газеты. Столы шлангом поливают.
— Можно я на улице подожду?
Врач, вместо ответа, тычет мне в лицо селезенку:
— Смотри, как она увеличена.
Вроде бы я видел нормальную селезенку.
— Не надо, я отсюда вижу.
Или:
— Рваная рана головы. Размер… Идите смотрите.
— Я вам верю, доктор.
Лейтенант Стамати, потомок знаменитого молдавского хирурга, был любитель резать. Поначалу врачей к живым не допускали. Ели там же, в компании раздавленных и разбитых.
— А тебе не страшно?
— Не-а.
Но это ещё ничего, солдаты были и санитарами в роддоме. Санитарок не хватало, начальство смотрело сквозь пальцы. Тем более, что по интеллекту казашки их не превосходили. Бабы рожать боялись. Мне жена рассказывала: ходят звероподобные морды:
— Вас побрить, или Вы сами?
Попасть в госпиталь и там «закосить» — остаться до дембеля санитаром — было золотой мечтой ушлого солдата. Таких «шлангов» именовали «энурезами». «Закосившего» в госпитале ждала сытная и спокойная жизнь, пока он не залетал на пьянке, самоволке или бабах. После чего проштрафившегося «санитара» выбрасывали назад в часть, где его ожидало всеобщее презрение и ненависть сослуживцев. Также в госпитале именовали и больных из числа солдат. Основным методом лечения была трудотерапия.
Ежедневно полагалось возить больных из санчасти на обследование в госпиталь. Неизбежно возникала проблема со старшим, который должен был везти это разноязыкое племя к терапевту. Офицеры воспринимали миссию старшего как наказание. Теооретически, взыскание каждому было обеспечено. В помощь старшему выделяли дюжего фельдшера. На утреннем осмотре старшина давал команду:
— Шароёбы, выйти из строя!
Толпа послушно брела на мотовоз. Проблемой было привезти их обратно, т. к. в поликлинике они разбредались по кабинетам. Поскольку там толпились сотни солдат из разных частей, все на одно лицо, отличить своих от чужих было весьма проблематично. Пользуясь бесконтрольностью, мнимые больные тут же отоваривались портвейном. Но на этом хождения старшего по мукам ещё не оканчивались. Солдаты безбожно просыпали пересадки в мотовозах и заезжали кто знает куда. В обязанности старшего входил поиск потерявшегося солдата по площадкам, что напоминало известную загадку: пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Опасность заключалась в том, что испуганный солдат сам норовил вернуться на свою площадку и попадал в лапы бдительных комендантов. Он вызывал подозрение уже тем, что испуганно метался, а не делал вид, что занят и сновал как все. Комендант его закрывал в клетку и никому не сообщал — кому надо, тот сам найдет. Заодно можно и слупить со старшего. Солдат с момента поимки становился товаром, и важно было не продешевить. При существовавшей на полигоне связи оповещения держать его можно было до страшного суда. Вся связь осуществлялась через коммутатор по позывным. Мало того, что надо было знать позывной площадки или части, нужно было ещё упросить телефонистку, чтобы она соединила:
— «Попона», дай «Канат».
— Алло, «Канат», «Канат!» — дай «Рассвет».
«Рассвет» уже не знает твоего голоса. Чувствует, что не начальство звонит и обрывает тебя на полуслове:
