Чин-чин махнул рукой и отвернулся, проворчав нечто, подозрительно смахивающее на «дура безмозглая».
Тем временем Белоножко жалостно – так с инвалидами разговаривают – объяснял папенькиной дочке:
– …действительно есть, но такие программы могут учитывать только незначительные, микронные изменения формы носителя и конфигурации записи. А уж если эллипсета покоробилась…
– Возможности любой программы можно форсировать – если, конечно, вместо капустного качана иметь на плечах голову! – перебила не на шутку распалившаяся Халэпа.
Она хотела сказать что-то ещё (наверное, дополнить и расширить тезис про капустный качан), но не успела. То ли на очередной её полувыкрик, то ли на Чинарёвское бормотанье комп откликнулся радостным «нераспознанная команда», и Чин так яростно рявкнул: «Заткнись!!!», что Лена испуганно зажала губы ладошками. (Кстати, комповский саунд-контакт мгновенно отключился: хоть и с запозданием, система начинала адаптироваться к нестандартным командам нового пользователя).
Леночкин испуг прошел на удивление быстро. Наверное, ощущенье, что вот чуть ли не первый раз в жизни повезло допереть до чего-то дельного, а все по привычке отмахиваются да злятся, способно было бы взбесить и кого-нибудь поуравновешеннее избалованной дочки высокопоставленного родителя.
Так ли, иначе, а только юная Халэпа снова вдруг перегнулась через спинку кресла, выдавливая Чинарёва куда-то под системный блок, и стремительно протарахтела блескучими своими ногтищами по контакторным сенсорам. Так стремительно, что когда опомнившийся Чин распрямился мощным рывком и отшвырнул самовольничающую девицу к противоположной стене, комп уже принялся как-то реагировать на полученную команду.
– Что ты натвори… – возмущённый вопль старосты Белоножко так и пресёкся на полуслове.
Копидрайв застрекотал этаким весёлым сверчком; на экране вспыхнула и закувыркалась в стремительном росте цифирная процентовка выполнения операции…
– Пошла запись… – растерянно промямлил Чин-чин.
Леночка-Халэпочка казалась растерянной не меньше (если не больше).
– Я нечаянно… – промямлила она, глядя на монитор.
– Не сомневаюсь, – Чинарёв тоже глядел на монитор.
Цифровые корчи уже завершились и теперь на экране мелко помаргивало огромное «100%», а ниже – пара строчек дикой мешанины из англоса, кирилицы и кодовых значков мэшинлэнгва.
Витаталий принялся вполголоса воспитывать Леночку на предмет «вот что бывает, когда из русифицированной оболочки запускают иноязычную, толком не инсталированную и плохо совместимую программу – пойди теперь прочитай, что там намалёвано».
– Там намалёвано, что чиф-комп блокшива семь-семнадцать полностью откопировал информацию со всех содержащихся в контейнере расходных носителей, – проговорил Чин странным голосом, – со всех девяти штук.
Положительный человек староста непонимающе вздёрнул брови:
– Как это с девяти? Программа же на восьми поместилась…
– Вот именно, – сказал Чинарёв.
Он вынул из копировщика «семечницу», перевернул её затвором книзу, сдвинул штифт управления на «out», подставил ладонь…
Затвор эллипсет-контейнера раздвигался долго, с надсадным жалобным скрипом. Этот процесс не дошел ещё и до середины, когда из щели меж приоткрытыми карбопластовыми челюстишками вдруг высунулась пара чёрных подрагивающих не то проволочек, не то волосков…
Чин-чин уронил «семечницу» на пол и захохотал. Виталий с Леночкой молча и озадаченно таращились на него, а он корчился в кресле, из последних сил продавливая членораздельные слова сквозь мешанину ржания и непристойных поросячьих взвизгов:
– Н-неф-ф-ф… я подохну сейчас – нефор… неформатированая эллипсета! Ой, не могу – неформа… матир… ой, не могу я!
А неформатированая эллипсета потихоньку выбиралась наружу. Когда вслед за волосками- проволочками показалось то, к чему их приторочила мать-природа, Лена издала такой великолепный визг и так потешно ушмыгнула за Виталиеву спину, что начавший было успокаиваться Чинарёв прямо-таки взвыл от восторга.
– За-а-атвор, – стонал он, икая и утирая глаза. – Затвор «семечницы» стоял на «into», поняли? Этот насекомый кретин влез на затвор, и его втянуло… Сидел себе, дурачок, в сушилке, грелся, а тут суют приманку, недомытую от сладкого… Ой, не могу!!!
Тем временем семечница выплюнула, наконец, причину его веселья – та ляпнулась на спину и вяло задрыгала всеми своими шестью лапами, норовя перевернуться, как надлежит. Лена опять взвизгнула, а Виталий мрачно сказал:
– Единственное во всём этом приятное, так это что ему о-о-очень паршиво!
Он примолк на миг, и вдруг хлопнул себя по лбу:
– Так это как же получается?! Получается, комп списал какую-то информацию с таракана?!
– Невероятно, но факт. – Всё еще истерично похрюкивая, Чин вдел пальцы в манипуляторные колечки и погнал сквозь крону дерева каталогов мартышку-курсор. – И тот факт, что упомянутое списывание произошло по инициативе нашей Халэпочки, наводит меня на мысль: списанное нужно немедленно уничтожить… от греха, стал-быть, подальше… О, вот он! Ну ни себе хрена, какой длинный…
Курсорная мартышка выискала на поле «Практика» единственный файл без названия и, широко распахнув невероятно озубастившуюся пасть, с аппетитом вгрызлась в находку.
– Те-е-екс…
От раздавшегося над самым ухом нарочито-стариковского дребезжания студент Чинарёв подпрыгнул чуть ли не на полметра и с отчётливым ляпом приземлился обратно в кресло.
Да чёрт же тебя, хрыча старого, побери с твоей проклятой манерой подкрадываться, как на охоте… Или правильнее было бы сказать то же самое без «как»?
Чин вдруг осознал, что всё, уместившееся между «чёрт» (включительно) и «или» (исключительно) он, Чин, именно сказал. Вслух. Явив тем самым непростительное для практиканта нарушение субординации и, в общем-то, самое обычное человеческое хамство.
Впрочем, Изверг почему-то не спешил реагировать на возмутительное практикантское поведение. Изверг стоял над душой, довольно спокойно сопел – и всё. Странно…
Чин-чин осторожно повернул голову, потом развернулся к экс-космоволку всем телом, а потом совсем выдавился из кресла и отступил на пару шагов от комп-подставки.
Изверов не отреагировал.
Изверов читал.
Выглядел он непривычно, страшновато даже – будто экспонат, смывшийся из музея пластеариновых фигур. Был на нём какой-то невообразимый махровый халат относительно серого цвета, каковое одеяние
