которыми озабочиваются важные господа в Космотрансе. И ещё это трижды проклятое чинзано… трижды… три бутылки… Ой, как же всё хреново раскладывается! Единственная отрада – упомянутый Клоздгейтом отчёт о повержении злокозненного „Вервольфа“. Глядишь, и выгадается кой-кому лишняя пара часиков жизни: должен же Изверг понимать, что без некоего Чинарёва ему, Извергу, такой отчёт не осилить!»
А Клоздгейтова речь окончательно вернулась в свою прежнюю тихую да невнятную ипостась:
– Хорошо, достаточно с нас откровений на общие темы. Кстати, позаботься как можно скорее уничтожить все следы нашего разговора… Итак, будь добр до завтра привести всё у себя в идеальный порядок. Слышишь?! В идеальнейший!
Извергово дыханье стало вовсе уж похоже на взрыки гризли-астматика (тяжких, ох тяжких усилий стоило живой легенде сносить менторский тон, какие бы там знаки различия не красовались у ментора на шевронах). И там, среди этих взрыков еле слышно барахтались поучения неплохого парня Гарви Клозета:
– Старайся не привлечь внимание практикантов. Девица – дочь довольно высокопоставленного чиновника. Ещё сболтнёт… Зачем нам лишняя проблема? Удобней бы усыпить их до завтра, но внережимная активация пассиваторов тоже нежелательная аномалия… В общем, делай что хочешь, но чтобы мне…
Дальше Чину удавалось разбирать (и то с немалым трудом) лишь отрывки: «…бога не воображай, будто всё это – ради одного… если бы я искренне не считал тебя самой подходящей… никогда… только ради благополучного исхода важнейшей…» Можно было смело прозакладывать что угодно: господин караван- командор изволили страховаться на случай, если запись конфиденциальной беседы почему-либо уцелеет.
Но студента Чинарёва ухищрения предусмотрительного Клозета не интересовали. Пора было сворачиваться с подслушиванием и оперативненько заметать следы: беседа господ начальников явно шла к завершению.
Вот именно с заметанием-то и возникли досадные трудности. Как и следовало ожидать, потайные жучки-сверчки (пёс знает, сколько их было понатыкано в рубке) скрупулёзно запротоколировали всё, оттранслированное динамиком компа. Чинарёв без труда нашел нужный участок записи, стёр голоса капитана да командора и переписал на их место равный отрывок бессодержательных рабочих шумов (точнее, рабочей тишины). Всё прошло без сучка-задоринки, но в последний момент Чин заметил, что растреклятая ябеда под названием «диспетчер-программа» втихаря состряпала отдельный фискальный файлик: дата, время, некорректное обращение с хранимой информацией. Плюс подробная справка как о самом обращении, так и о его некорректности. Практикант Чинарёв со злобным удовольствием вымарал обнаруженное. В следующий миг Чинарёвское удовольствие улетучилось, а злобность распухла до вселенских масштабов, потому что файл-донос шустренько восстановился, да ещё и с дополнением, повествующим о коварном покушении на его (файла) драгоценную жизнь.
Возиться по-умному с этой внезапной проблемой не хотелось, да и времени на особую возню, наверное, уже не было. Поэтому Чин-чин решил разобраться с программным стукачом по-дурацки: влез в файл через текстовый редактор и заменил все буквы на вопросительные знаки.
Сработало.
Правда, после самого последнего «?» файл всё-таки приписал новую кляузу о «некорректной переконвертации значущих информационных символов» – ну и мать его раздолбать. Формулировка удачная получилась, расплывчатая; блокшивское программное обеспечение последнее время очень кстати взялось миражить… В общем, как это бишь сказано у древнего поэта Некрасова: «Софт знай себе глючит, а я ни при чём»? Именно то, что надо – с поправкой на архаику терминологии.
Размышляя так, Чинарёв на всякий случай заглянул в текущий протокол – а ну как вредный диспетчер и туда настучал? Но нет, в протокольном файле значились лишь события хоть и неординарные, но к некорректным (то бишь криминальным) не относящиеся. Например, что за последние дни чиф-процессор систем жизнеобеспечения аж трижды обращался в информ-подбанк акустического и видео наблюдения за рубкой. Небось, установочные настройки оного чифа тоже не без маниакальщины. Мерещилось нечто, способное нанести ущерб драгоценным жизням драгоценного экипажа, вот и лез проверять… Только чего ж так часто? И вообще… Три даже не подтвердившиеся подозрения за такой срок – это чепе, чиф обязан был учинить алярм… Или он учинял? Или опять миражи какие-то? Ладно, это пускай Изверга волнует.
А комплект-ревизор свой долгий труд уже завершил. Как Чин и ожидал, выискалось ещё несколько хыб: в паре текстовиков часть информации тоже подменили собой шеренги знаков препинания, и два-три мелких сервисных файла оказались пустыми (одно название, и ни байта содержимого).
Вся эта обнаружившаяся шелуха в общем-то не должна была особо влиять на общую работоспособность программы, и Чинарёв решил не теряя времени докладывать господам начальникам об успешном окончании реставрационных работ. Правда, где-то по самому подзаборью его сознания этаким шустрым тараканчиком шмыгнула какая-то мысль, связанная с пустыми файлами и с причиною их образования, но…
Но.
Отмахнулся Чинарёв от неё, от мыслишки этой.
Мысли приходят, уходят и чаще всего приходят опять, а вот упущенное время возвратить не удавалось ещё, кажется, никому.
Чин-чин не без основания полагал, что чем досрочнее он щёлкнет каблуками перед караван- командором, тем небрежнее этот самый караван-командор станет его проверять.
Так и вышло.
Выслушав доклад проштрафившегося практиканта, рубочный интерком раздраженно прорявкал голосом Клоздгейта:
– Что, так быстро? Очень подозрительная прыть! Сейчас приду, проверю – и упаси вас Господь!..
Господь упас.
Собственно, ответственный уполномоченный всего-то и дал себе труда убедиться, что после заставки на мониторе вырисовывается нечто дальнейшее. Засим караван-командор Клоздгейт снизошли трепануть студента Чинарёва по плечу, сообщив, что «вот такие бортпрограммисты нам и нужны», после чего развернулись к монитору спиной и думать забыли обо всех программах да программистах, сколько их ни есть в исследованной части галактики.
Высокий гость изволил ужасно спешить. Он вызвал по интеркому кухонный блок и приказал своим громилам через десять секунд быть возле швартовочного шлюза; потом сообщил Извергу (тот как вошел, так и привалился к стенке близ люка), что неотложные дела лишают его, Клоздгейта, «удовольствия присутствовать на завтраке», но он тем не менее надеется завтра «в полной мере восполнить»…
Фразочка получалась не из коротких, и уполномоченный решил договорить её в коридоре. Выходя вслед за ним, Изверов удостоил, наконец, взглядом всё ещё тянущегося по стойке смирно Чин-чина. Взгляд был краток, однако же сумел вместить многое. Жаль только, что среди этого многого студент Чинарёв так и не выискал для себя ничего хорошего.
6.
Завтрак проходил в тесном кругу и гробовом молчании. Практиканты сосредоточенно занимались содержимым тарелок, лишь изредка покалывая украдливыми короткими взглядами друг друга и Изверга.
Изверг был хмур, еду в себя заталкивал с мучительным отвращением, временами даже постанывать принимался… Впрочем, стоны эти и сведённые омерзением губы вряд ли являлись следствием вкусовых ощущений. Прославленный ветеран изводился переживаниями. Всяческими и разнообразными. И то, что он не считал нужным скрывать свои переживания от посторонних глаз, нравилось Чину меньше всего.
Особой приязни Чин к Изверову конечно же не питал (и неособой, кстати, тоже), но видеть его таким… Ну, отчитал тебя друг-начальник, который по сравнению с тобой – тьху, дерьмецо плюгавое, и сам, кстати, это превосходнейше об себе понимает… Ну, подложило тебе свинью с проклятым чинзано какое-то там ничтожество (правда, «ничтожество» – это смотря с чьей точки зрения)… Ну и хрен с ними со всеми! Ведь всё ещё исправимо; а когда всё исправится, ты им должки с процентами отстегнёшь, ежели не побрезгуешь. Сам так называемый студент Чинарёв, доведись ему быть теперь на Изверовском месте, рассуждал бы именно вышеизложенным образом. А этот железный герой космоса, когда-то сумевший
