Виталий Белоножко опять щёлкнул каблуками, сделал лихое «кру-гом» (настолько лихое, что едва не потерял равновесие)…
– Учитесь, студиозы! – подал вдруг голос Изверг. – Господин караван-командор с предельной ответственностью подходит ко всему, даже к мелкому попутному поручению. Обратите внимание: я вот грешным делом позабыл вас ему представить, а господин караван-командор знает всех в лицо, знает, кто староста, кто лучший на курсе… Ответственность, обстоятельность, предусмотрительность… отсутствие небрежения мелочами – вот что привело господина Клоздгейта к командорским шевронам. Пример, подражанья достойный.
Чин-чин мельком взглянул на экс-Клозета. Тот пребывал в изрядном смущении – только что пол не ковырял носком полированного своего ботинка. Наверное, господину уполномоченному тоже показалось, что Изверговскому восхищению не достает какой-то малости. Ничтожной маленькой малости, без которой восхищение именно восхищением-то и не кажется.
Между тем Виталий угнездился перед чиф-компом. Дисплейный экран порос дебрями каталогов; курсор, для разнообразия прикинувшийся бабочкой, грациозно перепорхнул с ветки на ветку, и взорам зрителей предстала заставка студенческой курсовой. Ох, как она была хороша, эта заставка! На осенне-золотом фоне надпись, словно бы изваянная из гранита, сообщала на англосе, что программа-де разработана студентами имярек ради таких-то и таких-то целей да надобностей; а секунд через надцать золото с плавной неуловимостью преобразовывалось в бересту, гранит – в кружево, англос – в русский; и всё это под органный гул, наяривающий то «Зэ глори оф спэйс», то оранжированную под Баха калинку-малинку…
– ЗдОрово, – вякнул кто-то из Клоздгэйтовских громил, подобострастно косясь на Леночку.
Время шло. Орган наяривал. Надпись с размеренностью маятника качалась между двумя языками. Уши Виталия неотвратимо наливались багрянцем.
– Полагаю, на этом возможности вашей программы не исчерпываются? – осторожно спросил караван- командор.
Чинарёв закусил губу. Виктор Борисович издал чуть слышное, однако же смертельно ядовитое «гм». Даже на личике юной Халэпы начало проступать сомнение: а не происходит ли с программой чего-нибудь такого… этого… которое не того?
Лучший студент курса староста Белоножко затравленно оглянулся, и Чин понял, что спасать ситуацию придётся самому. Если, конечно, упомянутую ситуацию еще можно спасти.
– Господин караван-командор, разрешите обратиться! – Чинарёв еще ни малейшего представления не имел, какие-такие важные сведения будет докладывать в случае получения испрошенного разрешения. Впрочем, надрываться лихорадочными выдумками ему не пришлось. Караван-командор тоже не успел ни слова вымолвить – всех опередил Виктор Борисович.
– Одной из целей практики является приобретение студентами навыков работы в экстремальных условиях. Вот я и создаю эти самые экстремальные условия… по мере своих чахлых способностей.
Ответственный уполномоченный скользнул насмешливым взглядом по полыхающим ушам старосты практикантов, всем телом развернулся к живой легенде:
– А ты не меняешься, Виктор… Помнится, в старые времена подчиненные из твоих соотечественников втихомолку звали тебя… Как? Тираном?
– Извергом! – рявкнул Чин, вытягиваясь во-фрунт. – С позволения господина караван-командора, между собой мы зовем господина линкор-капитана Извергом.
Командорская усмешливость сгинула мигом и без следа; объёмистые губы уполномоченного сплющились этакими бутербродными колбасками:
– Милый юноша, кажется вас никто ни о чём не спрашивал, – совершенно по-Изверговски (по-удавьи то есть) процедил этот казавшийся прежде таким добродушным толстячок. – Но раз уж вы… в общем, извольте-ка заняться поиском и устранением дефекта, который господин линкор-капитан для вашей же пользы внёс в программу. А заодно поразмыслите на тему «бестактность по отношению к старшим по званию». И учтите: если в течение часа вы не доложите мне о полной работособности программы, я всерьёз задумаюсь, нужен ли Космотрансу такой программист, как вы.
У Чина хватило ума заслушать эту пространную обстоятельную выволочку, имея на лице выражение «естьтакточнобудетисполнено!»
– Приступайте, – буркнул Клоздгейт, и Белоножко торопливо освободил пользовательское кресло.
А Изверг пролязгал сквозь стиснутые зубы:
– Студенты Белоножко и Халэпа! Займитесь завтраком. На семь персон через полтора часа. Марш!
Перечисленные студенты спешно направились к выходу. Причём Виталия доставшийся Чину выговор привёл в замешательство, приближающееся к помешательству; слава Богу, хоть у Леночки хватило ума предварительно обратиться к караван-командору с уставным «Разрешите идти?» (что, естественно, было тут же благосклонно разрешено).
Бравые Клоздгейтовы спутники поглядели студентам вслед и вопросительно уставились на караван- командора. Тот снисходительно махнул дланью, и громилы, откозыряв, смылись – явно навязываться в помощники Леночке.
И тогда Изверг негромко сказал:
– А мы с вами, господин ответуполномоченный, может, уединимся в моей каюте да побеседуем? По душам. А?
Ответуполномоченный, мгновенно посерьёзнев, кивнул. Виктор Борисыч предупредительно распахнул перед ним люк, затем пробормотал: «Прошу простить» и вернулся к устраивающемуся за компьютером Чину.
– Это я первый и последний раз вас покрываю, понял?! – прошипела живая легенда, воровато озираясь на скрывающуюся в коридоре Клоздгейтскую спину. – Понятья не имею, что с вашей программой, но если ты за час её не отладишь… – Изверг скорчил жуткую гримасу и зашагал прочь.
– Вот же послал Бог, – шипел он на ходу. – Лучший на курсе мямля, секс-дива, модноватый поэт, суперхакер… шпион Лиги… Не многовато ли для трёх практикантов?!
В родном языке Елены Халэпы имеется могучее и ёмкое словцо «хЫба», трудно переводимое на прочие языки вследствие широты диапазона значений. Так вот, причиной позорного сбоя студенческой программы оказалась именно хыба – примитивная и безобразная.
На её поиски Чин потратил не многим более минуты. Естественно, первым делом он проверил пусковой файл и обнаружил, что от файла как такового уцелела приблизительно треть. Остальное файл- пространство заполняли стройные ряды вопросительных знаков. Смысла оная вопросня конечно же не имела ни малейшего, однако с точностью до байта симулировала нормальный объём пусковика. Больше всего это походило на чью-то намеренную (хоть и совершенно дилетантскую) шкоду.
Чью-то…
Чью?
Благородно объявивший себя мелким пакостником Изверов похоже тут ни при чём. Междустуденческое сведение счётов? Тот же Изверов как-то заметил (кстати, заметил совершенно справедливо), что провал практики чреват настоящими неприятностями только для некоего студента Чинарёва. Так, может… Нет, чушь. Ну, допустим, есть у Белоножко мотив – ревность – но Белоножко был совершенно неподдельно ошарашен программным сбоем. Да и решись Виталий пакостить, была бы его пакость гораздо круче: программист он не хлоповый.
Кто остаётся? Леночка?
Нет, эту кандидатуру в диверсанты Чин отмёл ещё безоговорочнее.
А тогда кто? Прусак в манто? Нелегально скрывающийся в недрах списаного линкора член тайного общества «Союз практикантоненавистников и компьютерных неумёх»? Н-да…
Предаваясь подобным размышлениям, Чин-Чин восстановил первозданный вид пускового файла и на всякий случай погнал программу через комплект-ревизор: хыбы имеют обыкновение охотиться стаями.
Системный блок безумолчно стрекотал, подслеповато помаргивал индикаторами; ревизор скрупулёзно чихвостил файл за файлом на предмет работоспособности, соответствия функциональному назначению, наличия некорректных символов и прочих аномалий… Въедливый он, ревизор-то, обстоятельный да придирчивый, и программа ему в работу досталась не из коротких… Чин прикинул, сколько времени в среднем съедает проработка одного файла да сколько файлов ещё ждёт своей очереди – результат сулил
