мудрость — это впрямь всего лишь умение вовремя да к месту соврать?!
А хранильник внезапно напрягся, прислушиваясь к чему-то вроде бы одному ему слышимому, потом взбежал на крыльцо и принялся дергать дверь общинной избы.
Дверь не поддавалась.
— Ломайте! Быстро! — хрипло выкрикнул Белоконь.
Мечник (даром что казалось ему, будто уж и просто стоять на ногах сил почти не осталось) подоспел на помощь одним из первых. Хлынувшие следом сородичи оторвали, отбросили от него Векшу; самого же Кудеслава и Белоконя плотно прижали к дверным брусьям. И тут Мечник услыхал то, что, очевидно, всполошило волхва: доносящийся из избы бесстрастный отрешенный напев. Вот только слов нельзя было разобрать…
Потом кто-то сбегал за топором и — хвала богам! — додумался не проталкиваться с ним к двери, а забежать сбоку крыльца и сунуть рукоять в Кудеславовы пальцы. Волхв спиною, локтями и посохом оттеснил напирающих, давая Мечнику возможность размахнуться.
На десятом ударе дверные обломки провалились внутрь.
Спотыкаясь, руша что-то невидимое в полумраке сеней, Кудеслав и хранильник ворвались в избу (дверцу, отгораживающую сени от избяной внутренности, Мечник с ходу вышиб плечом).
Оба они, будто вкопанные, замерли на пороге, и вломившиеся следом родовичи каким-то чудом умудрились тоже остановиться, не сбив при этом Белоконя и Кудеслава с ног.
Яромир стоял на коленях перед Родовым Огнищем, держа обеими руками жертвенный нож — зазубренное лезвие из черного полупрозрачного камня, никогда не виданного в здешних краях; лезвие, древностью своей могущее потягаться с древностью самого Вяткова корня.
Глава роду-племени стоял на коленях лицом ко входу, но между входом и ним лежало Огнище, и крохотные искры неугасимого пламени вздрагивали в Яромировых зрачках, а лежащее на широких заскорузлых ладонях древнее лезвие овевал легкий прозрачный дым.
Старейшина глядел на ворвавшихся и не видел их, словно не принадлежал уже к им принадлежащему миру.
А потом…
Конечно, они успели бы помешать.
Если бы смогли.
Если бы догадались, что не помешать нельзя.
Яромир вздернул бороду, и древнее иззубренное лезвие легко, словно играючи, скользнуло по запрокинутой шее.
Он еще оседал, еще валился вперед, когда из рассеченного горла хлынул в Огнище горячий алый поток. С шипеньем и треском взвился под самую избяную кровлю столб чадного сизого дыма, и…
Жертва была слишком обильна, а огонь слишком слаб — те, кому вменялось его кормить, чересчур увлеклись происходящим на площади.
Родовой Неугасимый Очаг погас еще до того, как рухнуло в него огромное тело старейшины.
— Лисовин велел тебе кланяться!
Кудеслав вздрогнул и едва не свалился с бревна. С ошкуренного, до блеска истертого бревна, лежащего у самой ограды волховского подворья. А сам хозяин подворья стоял в каком-нибудь шаге и усмешливо глядел на озирающегося, трущего кулаками глаза Мечника.
Возвратился, значит, хранильник-то. Вон и Белян по двору бродит уже расседланный…
А ты, значит, воин могучий, задремал, греючись на теплом предвечернем свету. Как старый дед. Сидя.
— Лисовин, говорю, поклон тебе шлет. Он уже три дня как из мордвы. Все ладно у него, и рана совсем затянулась.
— Ну, что там еще в граде? — спросил Мечник, подавляя зевок.
— Еще… — Белоконь подергал себя за бороду; как-то странно (прицениваясь, что ли?) оглядел Кудеслава. — Еще они надумали собрать завтра к вечеру общинный сход. И тебе, мил друг, на том сходе надобно быть непременно.
— Так уж и непременно? — Мечник снова зевнул, беспечно махнул рукой: — Обойдутся. Я им надобен бываю только для драки.
Волхв неодобрительно хмыкнул и вдруг предложил:
— Пойдем-ка погуляем маленько. А то, гляжу, ты уж скоро в это бревно корень пустишь. Уезжал — сидишь; воротился — сызнова сидишь. Что ли, за два дня так ни разу и не приподнялся?
— С твоими бабами высидишь! Принеси, подними, передвинь… Ровно своих сынов нету — все я да я…
— Это им так велено было, — ухмыльнулся Белоконь. — Чтоб ты ушибы свои бездельем не тешил. Ну, как она, спина-то? Болит?
Нет, боль прошла, оставив по себе лишь вялость да страх перед резкими движениями. Но и страх этот обещал скоро минуться.
Уж что-что, а всякие-разные хвори изгонять хранильник умеет. Да и Векшина заслуга в этом деле вовсе
