область доподлинного искусства, а оно, проклятое, требует жертв даже от любимца Создателя.
А что, вообще-то даже лестно. Нужно будет визитку себе сделать такую: любимец Создателя… «Существам, стоящим на низкой ступени развития, свойственно подсознательное поклонение истинно могучему интеллекту» – откуда бишь эта цита?..
…Матвей едва не упал. И не потому, что очередной раз подломилась нога – она-таки подломилась, но дело было не в этом. В голову бухгалтеру-хакеру вдруг пришло, что титулом «любимец Создателя», пожалуй, гордиться не стоит.
Кажется, в древние века на Руси сумасшедших-юродивых называли «божьи люди»… И, кажется, всякие там «низкоразвитые существа» – а, говоря по-нормальному, дикари – имели обыкновение не столько могучим интеллектам поклоняться, сколько щадить явных безоговорочных психов.
Так что, визитка отменяется? Да уж, ну её от греха подальше. А то вдруг и на самом деле… Э-э, нет, не «вдруг», а наверняка так и есть. Потому-то, небось, твой живот пока и остаётся невыпотрошенным, что байсанцы сочли тебя абсолютным дебилом. И термин «проклятый Создателем» тоже понятен: если у здешних дикарей даже шутки, хоть и тупы без меры, но всё же людскому пониманью вполне доступны, то и логические построения, наверное, тоже… А по человеческой логике, раз любовь Создателя – отсутствие ума, то проклятие… Что, ум? В смысле разум? Дебилом быть хорошо, дебилу всё-всё до слепой кишки. А разумному приходится об этом вышеупомянутом «всём-всём» думать, переживать – значит, разумным быть плохо.
Логично?
Вполне.
Но если логика местных аборигенов действительно до такой степени подобна людской, почему же яйцеголовые так долго не могли наладить контакт? Потому, что свято и безоговорочно верили, будто в паре везущий-везомый сверху обязательно тот, кто умнее? Да плюс гипнотизирующая человекообразность везомых; да еще плюс яйцеголовая неготовность заподозрить, что орудиями труда пользуются не те, кто эти самые орудия придумал, что пользующиеся орудиями сами орудия… И в итоге, всеми этими неготовностями да стереотипами руководствуясь, обрывистые спецы, поди, выфильтровывали из всех фиксируемых звуков только издаваемое везомыми, а прочее – на свалку…
Во всяком случае теперь, задним числом перебирая всё виденное на этой своей прогулочке по Байсану, Матвей понимал: только те же стереотипы мешали ему вовремя догадаться об истинном положении дел со здешним разумом («положение» – это практически в прямом смысле слова). Вопреки тому, что истина одна только и могла исчерпывающе объяснить всё виденное. Всё – даже тот «предупреждающий знак» – пять вдрызг размочаленных транспортных исполнительных механизмов и только два человеческих трупа…
Предупреждение «дальше не ходить» адресовалось не людям. Оно адресовалось транспортным исполнительным механизмам. Байсанские дикари, как и представители земной суперцивилизации, угадали в противнике признаки разумного поведения, но разум этот ничтоже сумняшеся приурочили к ПОДОБНЫМ СЕБЕ.
И даже из сетевой да ноут-комповской «самой полной» информации о Байсане ничто истинному положению дел не противоречит. Ничто. В том числе и пресловутая сцена массового расстрела культового назначения. Люди ведь, наверное, тоже охотились на всяких там лошадей имени Пржевальского не только пешком – почему бы и здешним «лошадкам» не использовать дрессированных шимпанзоидов для охоты на диких?
А если ничто истине не противоречит, отпадают последние сомнения на тему: «Почему же до этой самой истины так долго не могли докопаться?» Ведь если идти по логике…
…Идти по логике и при этом идти просто – в обычном бытовом понимании данного термина – оказалось трудновато. Отвлёкшись от глядения под ноги, Матвей споткнулся о торчащий из синюхи острый обломок камня. В отчаянной попытке сохранить равновесие, Матвей исполнил редчайший по красоте и экспрессии хореографически-акробатический этюд, но только того и достиг, что не упал мордой вниз, а смаху сел на плодовое тело Байсанской псевдотравы… и в тот же миг едва не оглох от собственного вопля. Потому что угодил посадочной опорой не в мягкую синюху, а точнёхонько на тот самый клыкообразный булыжник, о который споткнулся.
Довольно изрядное время хакеропоэтобухгалтер, воя, крутился на одном месте – как крутился бы подлинно разумный местный индивид, вздумавший дотянуться носом до своего жалкого хвостика. Потом боль вроде стронулась на убыль. А ещё минуту-другую спустя Матвей начал подозревать, что, как ни вертись, оценить состояние ушибленной задницы визуальным методом не получится – человеческая анатомия скверно приспособлена для такой ответственной цели.
В конце концов путём ощупывания удалось выяснить, что ни ушибленное «левое полушарие», ни обтягивающий его комбинезон очень уж серьёзного урона не претерпели. И всё же означенное полушарие продолжало весьма болезненно реагировать на малейшее движенье соответствующей ноги. Поэтому Молчанов решил с отправкою в дальнейший путь маленечко обождать.
Но «обжидать» Молчанов решил не праздно. По его расчётам он находился уже достаточно далеко от посёлка аборигенов и ещё достаточно далеко от своих соэкспедиционников – достаточно, чтоб без особой оглядки принять кой-какие весьма трудоёмкие меры предосторожности.
– Ты можешь, наконец, сесть? – сказал Клаус.
Матвей строптиво фыркнул, но всё-таки сел. На самый краешек койки. Очень осторожно сел и очень неудобно: только правой половиною той самой части тела, которая, кажется, доискалась-таки на себя приключений.
Может, бухгалтер Рашн и проигнорировал бы эту Клаусову реплику так же, как и все предыдущие. Но… Слишком уж неприятный подтекст замаячил во вроде бы совершенно невинном вопросе. Да и таким ли уж невинным он был? И был ли он, чёрт его раздери, таким уж вопросом?
«Ты можешь, наконец, сесть».
Впервые эти слова мелькнули в Молчановской голове, когда хозяин её (головы), уже на подходе к озеру спохватившись, активировал дальнюю связь. Судя по тому, что интерком тут же окликнул Бэда Рашна, попросил его немедленно отозваться и поведал о высланных на поиски запропавшего бухгалтера разнообразных исполнительных механизмах – наземных, летучих и, кажется, даже ещё каких-то… Судя по всему этому, бухгалтера Рашна окликали уже давно и без особой веры в удачу. А ещё судя по всему этому, коллеги-спутнички либо решили, что без него им в любом случае пропадать, либо почему-то вдруг избавились от опаски демаскировать себя неумолчными радиовызовами и повсеместным шнырянием всяческой механической дряни.
Второй раз перспектива присесть лет на надцать… да нет, какое там – прошлые его художества в совокупности тянули на срок, соизмеримый с возрастом Homo Sapiens как биологического вида… Это ежели в правовом поле ООР. А в каком-нибудь отложившемся мире понедоразвитей за все молчановские прегрешения светило всего-навсего секунд сто. Именно светило. В световой камере.
Короче (как сказал бы неголубой Фурункул), второй раз мысли про «сесть» и про всё сопутствующее посетили Матвея, когда он дохромал, наконец, до озёрного берега. Дохромал он туда, кстати сказать, уже в сопровождении впечатляющего количества некрупных исполнительных механизмов. Механизмы эти передвигались самыми разнообразными способами и выглядели тоже очень по-разному. Общим для них для всех было одно: наличие какой-нибудь несмертоубойной стрелялки (от бесконтактного хальтера до широколучевого парализатора) и оперативность, с коею вся эта артиллерия нацеливалась на господина бухгалтера при каждом его случайном шажке в сторону от генерального направления.
Озеро за в общем-то очень недолгое Молчановское отсутствие изменилось разительно. То есть само озеро оставалось прежним: моча мочой. Но на поверхности оного неаппетитного водо(или-чего-там-ещё?) ёма колыхалось теперь скопление гигантских пузырей идиотски кричащей расцветки – поплавковая окантовка устья аварийного трап-тоннеля. От пузырей этих тянулся к берегу гравиленточный транспортёр, засечь который по вторичным энергопроявлениям было бы простого проще не только с любой Байсаноцентрической орбиты, а даже, наверное, и с орбиты центрической не Байсано.
А возле напочвенной приёмной площадки транспортёра имела место огромная фигура в экспедиционном комбинезоне, в пучеглазой шлем-маске и с… нет, винтовку фигура успела заменить на парализатор.
– Тут это, – сообщила фигура подхромавшему Рашну, – тут, понимаешь, того. Так что ты уж лучше не
