делалось, не имело значения, потому что урожай теперь принадлежал государству и перестал определять уровень жизни крестьян. Мао предсказал, что Китай скоро вступит в коммунизм (по — китайски этот термин буквально значит «общее имущество»), и крестьяне считали, что получат свою долю в любом случае, вне зависимости от качества работы. В отсутствие стимула к труду они шли в поля хорошо отдохнуть.
Сельским хозяйством пренебрегали и из — за первоочередного внимания к стали. Многие крестьяне тратили все силы на поиски топлива, металлолома и руды и поддержание огня в печах. Обработка полей часто ложилась на плечи женщин и детей, которые трудились вручную, потому что животные также вносили свой вклад в выплавку стали. Осенью 1958 года, когда пришло время собирать урожай, мало кто вышел на поля.
Плохая уборка урожая в 1958 году сигнализировала, что близится недостаток продовольствия, хотя официальная статистика показывала увеличение объемов сельскохозяйственной продукции в два раза. Объявили, что в 1958 году Китай перегнал по производству пшеницы США. Партийная газета «Жэньминь жибао» развернула дискуссию на тему «Что нам делать с лишним продовольствием?».
Отдел отца ведал сычуаньской прессой, выступавшей с нелепыми заявлениями, как и издания по всему Китаю. Средства массовой информации были рупором партии, а когда речь заходила о партийном курсе, ни отец, ни другие работники печати ничего не решали. Все они были частью огромного конвейера. Отец наблюдал за развитием событий с тревогой. Единственное, что он мог сделать — обратиться к высшему руководству.
В конце 1958 года он написал письмо в ЦК, где объяснял, что так организованное производство стали представляет собою лишь бесцельную растрату ресурсов. Крестьяне обессилены, их труд направлен на бессмысленные задачи, продовольствия не хватает. Он призывал к срочным мерам. Он вручил письмо губернатору для передачи наверх. Губернатор, Ли Дачжан, был вторым человеком в провинции. Он дал отцу первую работу по переезде в Чэнду из Ибиня и относился к нему как к другу.
Губернатор Ли сказал отцу, что не отправит письмо. В нем не было ничего нового, пояснил он. «Партия все знает, верь в нее». Мао предостерегает, что ни в коем случае нельзя терять боевой дух. «Большой скачок» изменил психологический склад китайцев от пассивности к воодушевлению и подъему, и нельзя позволить народу потерять энтузиазм.
Губернатор Ли рассказал отцу, что провинциальные руководители дали ему опасную кличку «Оппозиционер» за сомнения, которые он перед ними выражал. Он не попал в беду только благодаря другим своим качествам: беззаветной верности партии и дисциплинированности. «Хорошо, что ты высказал свои мысли только партии, а не общественности». Он предупредил отца, что тот может оказаться в крайне тяжелой ситуации, если будет настаивать на своих идеях. Осложнит это жизнь и семье отца, и «другим» — он явно имел в виду себя, его друга. Отец не настаивал. Его частично убедили доводы губернатора, да и ставки были слишком высоки. Теперь ему порой приходилось идти на компромисс.
Однако отец и его подчиненные из отдела пропаганды в ходе своей работы собрали огромное количество жалоб и отправили их в Пекин. Среди народа и партработников господствовало недовольство. Фактически, «Большой скачок» вызвал наиболее серьезный раскол в руководстве с тех пор как коммунисты пришли к власти десять лет назад. Мао пришлось уступить менее важный из двух своих основных постов — председателя государства — Лю Шаоци. Лю стал вторым человеком в Китае, но его слава не могла сравниться со славой Мао, сохранившего пост председателя партии.
Голоса протеста настолько усилились, что партия созвала в конце июня 1959 года на горном курорте Лушань особую конференцию. На конференции министр обороны маршал Пэн Дэхуай письменно обратился к Мао с критикой «Большого скачка» и предложением реалистического подхода к экономике. Письмо было весьма сдержанное и заканчивалось обязательной оптимистической нотой (на этот раз о достижении уровня Великобритании за четыре года). Но хотя Пэн являлся одним из старейших соратников Мао и ближайших к нему людей, Мао не мог смириться даже с самой легкой критикой, особенно в пору, когда ему приходилось защищаться и он знал, что неправ. В столь любимых им выспренних выражениях Мао назвал письмо «бомбардировкой, рассчитанной на то, чтобы сравнять Лушань с землей». Он закусил удила и растянул конференцию на месяц, ожесточенно нападая на маршала Пэна. Маршала и тех немногих, кто его открыто поддерживал, заклеймили как «правых оппортунистов». Пэна уволили с поста министра обороны, заключили под домашний арест, а затем отправили в Сычуань, где дали маленькую должность.
Ради сохранения власти Мао пришлось интриговать вовсю. Тут он был непревзойденным мастером. Больше всего он любил — и рекомендовал другим партийным руководителям — одно классическое многотомное сочинение о придворных интригах. На самом деле, правление Мао лучше всего описывается в терминах средневекового двора, где он всецело владычествовал над телами и душами своих придворных и подданных. Он также весьма преуспел в искусстве «разделять и властвовать» и манипуляции присущей человеку слабостью отдавать на съедение других. В конце концов мало кто из руководителей партии и правительства, несмотря на внутреннее разочарование в политике Мао, встал на сторону маршала Пэна. Лишь генеральный секретарь партии Дэн Сяопин избежал необходимости голосовать — он сломал ногу. Мачеха Дэна ворчала дома: «Я всю жизнь была крестьянкой и никогда не слыхала о таком дурацком способе вести хозяйство!» Когда Мао узнал, что Дэн сломал ногу во время игры в бильярд, он сказал: «Очень удобно».
Комиссар Ли, первый секретарь парторганизации Сычуани, привез в Чэнду с конференции документ, содержащий замечания, сделанные Пэном в Лушане. Его раздали работникам начиная с 17–го разряда. Их попросили официально заявить, согласны ли они с замечаниями.
Отец слышал что — то о лушаньском диспуте от губернатора Сычуани, но на «экзаменационном» собрании высказался о письме Пэна довольно туманно. К тому же он совершил то, чего никогда раньше не совершал: предупредил маму, что это ловушка. Мама была глубоко тронута — впервые он ставил ее интересы выше интересов партии.
Ее удивило, что и других людей, по видимости, предупредили. На коллективном «экзамене» половина ее сослуживцев отозвалась о письме Пэна с бурным негодованием и объявила его критические мысли «не имеющими ни малейшего отношения к действительности». Другие словно разучились говорить и бормотали что — то неясное. Один человек сумел усидеть на двух стульях, сказав: «Я не могу ни согласиться, ни не согласиться, потому что не знаю, насколько верна информация маршала Пэна. Если верна, я его поддерживаю. Если неверна, то, разумеется, нет».
Глава зернового управления Чэнду и глава почты Чэнду были ветеранами Красной армии и сражались некогда под командованием маршала Пэна. Оба они сказали, что согласны с мнением их почитаемого командира, и поделились собственными наблюдениями о жизни, чтобы подтвердить его слова. Мама задавала себе вопрос, знают ли эти старые солдаты о ловушке. Если да, то они вели себя героически. Хотелось бы ей обладать их смелостью. Но она думала о детях — что станет с ними? Она уже не была перекати — полем, как в студенческие годы. Когда подошла ее очередь, мама сказала: «Взгляды, выраженные в письме, противоречат партийной линии последних лет».
Начальник, товарищ Го, упрекнул ее в том, что она сказала слишком мало и не выразила собственного отношения. Целые дни она проводила в состоянии неимоверного напряжения. Ветеранов Красной армии, поддержавших Пэна, ошельмовали как «правых оппортунистов», сняли с должностей и послали на черную работу. Маму вызвали на собрание, где раскритиковали за «правый уклон». На этом собрании товарищ Го вспомнил другую ее «серьезную ошибку». В 1959 году в Чэнду появился своеобразный черный рынок, на котором торговали курами и яйцами. Поскольку коммуны отобрали у крестьян кур, но вырастить их оказались не в состоянии, куры и яйца исчезли из магазинов, которые теперь принадлежали государству. Некоторые крестьяне умудрились спрятать под кроватью одну — двух птиц и продавали их и куриные яйца из — под полы в переулках примерно в двадцать раз дороже прежней цены. Партработников каждый день посылали отлавливать крестьян. Однажды, когда товарищ Го отправил маму на охоту, она возразила: «Что дурного в том, что людям продают то, что им нужно? Где спрос, там и предложение». За это замечание маме вынесли предупреждение относительно ее «правого уклона».
Чистка «правых уклонистов» нанесла очередной удар по партии, потому что многие коммунисты согласились с Пэном. Урок заключался в том, что авторитет Мао непререкаем — даже когда он явно ошибается. Партработники убедились, что как бы высоко человек ни сидел — Пэн ведь был министром обороны — и каким бы доверием ни пользовался — Пэн, по слухам, был любимцем Мао, — оскорбивший Мао попадал в опалу. Еще они поняли, что нельзя сказать правду и уйти в отставку, нельзя даже уйти в отставку
