партию младороссов, Александр Львович вел какую-нибудь игру. Более того, когда несколькими годами позже я написал книгу «Последняя ступень» и понадобилось спрятать рукопись этой книги в надежном доме, у надежных людей, я выбрал именно их: Сильву Борисовну и Александра Львовича. Сильва Борисовна говорила мне, хохоча:
– Вас расстреляют трижды. Во-первых, вас расстреляют коммунисты, во-вторых, вас расстреляют сионисты, в-третьих, вас отдельно застрелит прототип главного персонажа книги…
Как-то раз, будучи в гостях у Казем-Беков, я обмолвился, что собираюсь поехать в Грузию.
– Сначала в Кобулети, а потом проеду в Тифлис.
– Так у меня же там родная сестра, Мария Львовна! – воскликнул Александр Львович. – Запишите ее телефон и обязательно ей позвоните, а я со своей стороны предупрежу ее о вашем возможном приезде…
Так мое знакомство с «возвращенцами» сделало новый «расширительный» виток.
Мария Львовна была (как Александр Львович – сыном) дочерью командира уланского полка. Потом уж, когда во время достойных застолий поднимали тост за Марию Львовну, говорилось, что она единственный человек на территории бывшей России, кому Государь лично отдавал честь. А дело в том, что уланы, любя своего командира, сшили для его шестилетней дочки уланскую форму и, когда проходил смотр полка самим Государем, ставили ее на левом фланге. Государь, обходя полки и дойдя до левого фланга, брал перед девочкой под козырек.
В Париже, в эмиграции, Мария Львовна вышла замуж за грузинского князя – тоже эмигранта – Михаила Чавчавадзе. У них родились два мальчика – Зураб и Миша. Вся эта семья после победоносной войны возвратилась в СССР, а точнее, на родину главы семейства, а Грузию. Сначала все шло очень хорошо. Им дали квартиру, в Тбилиси нашлось достаточное количество грузин, которые хотели бы (либо их дети) знать французский язык, так что материальных забот могло не быть. Мария Львовна как учительница французского языка (да еще и фамилия – Чавчавадзе) пошла нарасхват. Но тут сказалась полная «советская» непредсказуемость. Вся семья вдруг была арестована. Сам князь оказался в сибирском лагере, а Мария Львовна с двумя мальчиками (7 и 5 лет) – в ссылке в Казахстане. Она «трудоустроилась» секретарем-машинисткой у директора совхоза – казаха, который звал ее Шапшабадзе. Что уже она там, владея несколькими языками, печатала в конторе совхоза, какие такие распоряжения и сводки, мы не знаем, но семейное предание сохранило один эпизод. Однажды директор кричит:
– Шапшабадзе, иди сюда, тебе денежный перевод.
Какой-то безымянный благодетель прислал из Москвы солидную сумму. Марии Львовне разумно посоветовали купить на часть этих денег ягненка, барашка. Теперь весна, травка. К осени барашек вырастет, и у них будет много мяса. Сказано – сделано: барашка купили и назвали его Костькой, а получалось, когда звали вслух, – Коська.
Коська рос не по дням, а по часам. Пока Мария Львовна стучала на машинке, дети играли с барашком, и вскоре он стал у них как член семьи. О том, чтобы зарезать Коську, не могло быть и речи, а тем более есть его мясо. Не получилось бизнеса у Марии Львовны с сыновьями.
Потом всей семьей разрешили вернуться в Тбилиси. Квартира их дожидалась. К тому времени, когда я впервые позвонил туда, а потом и приехал, Михаила Николаевича Чавчавадзе уже не было в живых. По древней грузинской традиции, гроб через всю Кахетию несли на руках и положили в церкви в городке Кварели, в родовом имении князя.
Мое личное знакомство с Марией Львовной и с ее сыновьями состоялось, когда «мальчики» были уже взрослыми людьми. Зураб учился в Тбилисском университете на филологии, а Миша был актером Тбилисского юношеского театра. И у Миши был уже свой маленький Миша, которого я тотчас же прозвал Михал-Михал-Михалыч.
Моя первая встреча с этой семьей ознаменовалась прямо-таки фантастическим событием, и забыть этот день невозможно. Ну, в обеденное время перекусили, а потом Зураб говорит:
– А теперь поехали собирать рыжики.
– Какие рыжики? Рыжик – это гриб северный, вятский, вологодский, архангельский. Ну, разве еще в Сибири… Здесь же эти голые пересохшие холмы, дикая жара, почти совсем нет дождей… Какие туг рыжики?
Однако – поехали.
Оказывается, по этим сухим, пересохшим, прокалившимся на южном солнце холмам грузины вокруг всего города насадили сосенок. Сосенки принялись. Получился молодой сосновый лесок. Можно бы сказать – лесной пояс.
Не буду интриговать читателя, не буду и расписывать те чувства, когда в зеленой травке вдруг видишь «цепочку» настоящих северных рыжиков. Скажу сразу, за каких-нибудь два-три часа мы насобирали восемнадцать килограммов отборных, боровых, крепеньких, ярких, с загнутыми внутрь краешками шляпок, преимущественно молоденьких рыжиков!
Ужин по возвращении на Какабецкую улицу можно было бы назвать грибным путчем, грибной (рыжиковой!) вакханалией. Рыжики жареные, рыжики отварные, рыжики маринованные, рыжики сырые, только что присыпанные сольцой на решетку… Да еще засолили и замариновали впрок.
Совпало так, что, когда мы поглощали рыжики в разных видах (ну, и – соответственно), показывали по телевидению какой-то водевиль из жизни прошлого века. Там шла гусарская пирушка. Оживленные разговоры, возбужденные речи… Вдруг гусарский командир спохватывался и прерывал все разговоры:
– Господа, господа, соединим наши усилия!
Все чокались, выпивали и опять возвращались к разговорам до следующего возгласа командира: «Господа, соединим наши усилия!» Тотчас к нам прицепилось это выражение. Скажем, позвонив Зурабу (или он мне), можно было сказать без боязни, что он меня не поймет: «Что-то давненько мы не соединяли наши усилия». Или: «Пора бы уж нам соединить наши усилия».
На другой день была знаменательная поездка в Кварели, то есть, значит, через всю Грузию, через Телави, через Алаверди (старинный храм-монастырь), через перевал – до восточной оконечности Грузии, до Кварели. Там в храме все Чавчавадзе поклонились могиле князя Михаила, и я с ними, хотя при жизни мы не успели познакомиться.
А теперь уж и Мария Львовна лежит рядом с ним. Так окончилась эмигрантская одиссея Марии Львовны
