— Я скоро вернусь, — сказал Джолли и опять исчез во тьме. Через несколько секунд он вернулся с другой охапкой.
Держа фонарь, Одри прошла следом за Джолли и увидела, что он сунул валежник в камин. Она принялась следить за тем, как он размещает в камине вторую охапку. Потом он нагнулся, чиркнул спичкой и поднес ее к заранее намеченной точке. Подбросив в огонь пару сосновых шишек, он отряхнул руки и подождал, пока шишки не займутся. Они загорелись, а вслед за ними занялись и дрова. Джолли выпрямился и сказал:
— Одри, идите сюда и грейтесь.
Повторять дважды не пришлось. Одри поставила фонарь на пол, в мгновение ока оказалась рядом с камином и протянула руки к потрескивающему пламени.
— Ох… замечательно! — воскликнула она.
Джолли улыбнулся, сделал шаг назад и внимательно посмотрел на нее.
— Красивая куртка, — сказал он.
После этого замечания настроение Одри улучшилось настолько, что она решила устроить показ мод.
— В этом году модно все свободное, — сказала Одри, выпрямляясь. Она подняла отложной воротник и прикрыла им щеки. Потом сунула руки в боковые карманы и покрутилась на месте, показывая себя со всех сторон.
— Красиво. Очень красиво, — повторил Джолли.
Его глаза искрились. Он протянул руку, чтобы поправить воротник, и случайно коснулся щеки Одри. Ей показалось, что его пальцы задержались на месте больше, чем это было необходимо. Она не знала, что задумал Джолли. Может быть, он всего лишь поддерживал затеянную ею игру, но ласковое прикосновение к ее коже, пусть мимолетное, заставило ее сердце бурно забиться.
Он опустил руку, сунул ее в карман джинсов и шагнул к двери.
— Оставайтесь здесь. Я принесу еще хвороста, чтобы хватило на всю ночь. Это не проблема. На заднем дворе его полно.
— Я могу помочь, — серьезно сказала Одри.
Замешкавшись на секунду, Джолли сказал:
— О'кей. Возьмите в пикапе спальные мешки, принесите их сюда и расстелите.
— Куда их положить? — спросила она.
— Около огня, Одри, — с досадой ответил он и вышел, качая головой.
Недовольная собственной глупостью, Одри скорчила гримасу.
— Конечно, дура набитая, — сказала она себе. О Господи, разумеется, скаутской медали она не заслужила. И не заслужит, если будет так медленно соображать. Если бы она была герлскаутом, сейчас ей это здорово пригодилось бы.
Кстати, а почему она не была герлскаутом? Она мысленно вернулась в свое детство и ничуть не удивилась, когда вспомнила, что ее отговорила от этого именно бабушка. Одри понимала, что многого лишилась из-за опеки стареющей бабки.
Она пошла к пикапу, вынула скатанные спальные мешки, подушки и одеяла и быстро пошла назад. Сначала Одри расстелила голубой спальный мешок, положив его перпендикулярно камину. Потом так же поступила с красным, оставив между мешками расстояние в метр. Это расстояние могло бы быть и больше, но тогда мешки оказались бы далеко от огня. Она не собиралась ложиться слишком близко к Джолли, но и мерзнуть всю ночь ей тоже не хотелось. На каждый мешок она положила подушку и одеяло. Потом Одри встала спиной к огню, сцепила руки сзади и прикинула, сколько часов осталось до утра. В комнате было очень холодно, несмотря на горящий огонь. Ну хорошо, она залезет в мешок. Но как умудриться согреть одновременно голову и ноги?
Дверь открылась. Джолли принес еще одну охапку хвороста, бросил ее у камина и повернулся, собираясь снова выйти наружу.
— А разве этого не хватит на всю ночь? — спросила Одри.
Джолли покосился на кучу.
— Может быть, и хватит. Но лучше перестраховаться. Могу сказать заранее: не слишком приятно вылезать из теплого спального мешка в три часа ночи и идти на новые поиски.
По спине Одри пробежал холодок.
— Думаю, вы правы, — ответила она, не пытаясь спорить.
Чувствуя себя виноватой, она пошла за ним. Но вскоре Джолли почувствовал ее присутствие и резко повернулся.
— Если вы действительно хотите помочь, — сказал он, — то оставайтесь здесь. Мне легче собирать хворост одному, чем волноваться из-за того, что вы заблудитесь в темноте.
Это его трудности, подумала Одри. Может, она и не образцовый скаут, но и не дурочка.
— Хотите верьте, хотите нет, но в Талсе я ни разу не заблудилась. А, к вашему сведению, Талса большой город и в нем полным-полно всяких закоулков.
Но в вашей Талсе нет сосновых лесов, где все выглядит одинаковым, а ночи такие темные, что не видать кончиков пальцев. Здесь есть ручьи, змеи, а кое-кто божится, что и зыбучие пески, хотя самому мне их видеть не приходилось. Так что…
— О'кей, — прервала его Одри, с трудом переводя дух. — Вы меня убедили. Я остаюсь.
Глаза Джолли потемнели.
— Извините. Кажется, я слегка перестарался. Просто не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось, — хрипло сказал он.
— А я не хочу, чтобы что-нибудь случилось с вами, — ответила Одри, проглотив комок в горле, возникший при одной мысли о том, что ему грозит опасность.
На какое-то мгновение она забыла гордость и готова была броситься в его объятия так же, как сделала это, будучи глупой девчонкой. Но теперь она женщина, и сторожа ее чувств всегда наготове. Они не дадут ей сделать новую глупость. Нет уж, дудки! Хватит и старых.
Джолли пожал плечами.
— Думаю, это только… ну, в общем, это мой долг по отношению к вашему деду.
Вот это пощечина! Он заботится о ее безопасности только потому, что считает себя в долгу перед ее дедом…
Сторожа ее чувств тут же подняли щиты, чтобы оградить хозяйку от лишней боли.
— Что ж, понимаю, — сказала Одри. — Но вы последний человек на свете, которому мой дед хотел бы причинить вред. Он любил вас, как сына.
— Одри, вас он любил тоже.
— Серьезно? — спросила она, собрав остатки храбрости. — Прикажете поверить вам на слово?
— Ага, — ответил он. — По крайней мере, пока. Но очень скоро все может измениться.
Из глаз Одри хлынули горькие слезы. Не желая показывать их Джолли, девушка отвернулась и пошла к камину. Один Бог знает, как она хотела убедиться в любви деда. Но слишком многое свидетельствует о том, что она была безразлична деду так же, как ее мать и бабушка. Это нужно принять. И смириться.
Когда-нибудь она так и сделает.
Ради собственной пользы Одри следует верить, что наступит день, когда она перестанет оплакивать свое прошлое.
Услышав, как за Джолли захлопнулась дверь, она вытерла слезы рукавом своей — нет, его — парки, опустилась перед камином на колени и как загипнотизированная уставилась на пламя. Она невольно вспомнила время, когда была маленькой девочкой и бабушка часами укачивала ее у камина. Когда бабушка не видела, что за ней наблюдают, ее глаза становились грустными. И тут к Одри пришло пугающее понимание: любовь бабушки не умерла, несмотря на боль, которую причинил ей дед. Так бывает всегда, когда женщина любит по-настоящему.
Поэтому Одри судорожно вздохнула и повторила данную себе клятву. Она ни за что не полюбит мужчину так, как это сделала ее бабушка.
Ни один мужчина не стоит того, чтобы по нему так горевали. Ни тот человек, который стал ее отцом и оставил город вскоре после свадьбы с ее матерью. Ни ее авантюрист-дед, который просто-напросто отверг
