Память (Книга первая)

в частности, даже в столь мелкой лексической детали. А. В. Соловьев обратил внимание еще на одну диалектную черту в „Слове“ и летописях. «…Характерно, что отчества на — славличь особенно крепко держатся именно в ветви чернигово-северско-муромских князей. И именно наш князь Игорь назван так (в Ипатьевской летописи. — В. Ч.) три раза, а что особенно важно, в последней торжественной записи 1198 г. сказано: «И седе на столе (в Чернигове) благоверный князь Игорь Святъславличь». Эта же форма проявляется в «Слове» не как курьез, а как правило. Итак, сравнение с Ипатьевской летописью показывает, что певец «Слова» пользовался теми несколько архаическими формами, которые он слышал в чернигово-северской области (А. В. Соловьев. Русичи и русовичи. В кн. «Слово о полку Игореве» XII века. М. —Л., 1962, стр. 296).

Еще одно доказательство чернигово-северского происхождения «Слова о полку Игореве» — недавние труды двух наших современников, ученых-филологов, сделавших свои интереснейшие наблюдения и находки, связанные с лексикой поэмы.

С. И. Котков изучал язык официальных документов, различного рода деловых бумаг XVI-XVIII вв., написанных на территории бывшего Новгород-Северского удельного княжества и хранящихся ныне в Центральном государственном архиве древних актов.

«Слово о полку Игореве»: «…Река Стугна, худу струю имея, пожръши чужи ручьи и стругы»… Ученый доказал, что «стругы» вовсе не ладьи, как до этого полагали, а множественное число от существительного «струг». В грамоте конца XVI в. перечислялись монастырские владения в Путивльском уезде: «струга Пружинка, течет из озера Хотыша в реку Семь». Из путивльской грамоты 1629 года: «Струга Меженская да струшка Золотарева да струшка Уломля да исток Киселева болоний» .

«Слово»: «я р у г ы имъ знаеми», волки «грозу въсрожать по яругам». В XVJ-XVIII вв. «яругом», «еругой» называли в Новгород-Северской земле и прилегающих курских районах овраги. Путивльская писцовая книга 1625-1626 гг.: «две еруги Изъбная да Валы».

«Слово»: «Дремлет в поле Ольгово хороброе гнездо», «не худа гнезда шестокрилци». Ученый нашел в старых грамотах словоупотребление «гнездо» в значении «род», «семья» и некоторые другие лексические соответствия (С. И. Котков. Слово о полку Игореве. Заметки к тексту. М., 1958).

Другой исследователь, В. А. Козырев, обратился, как он пишет, «к поискам в живой народной речи, Словарных соответствий в лексике „Слова“, которая не сохранилась в современном русском литературном языке». В 1967-1972 гг. им были предприняты специальные диалектологические экспедиции в Брянскую область. Известно, что в XII веке Брянск (Дебрянск) входил в состав Чернигово-Северского княжества. Из словесных жемчужин, найденных в брянских народных говорах, особую ценность представляют те, что встречаются только в «Слове» и не зафиксированы ни в одном другом письменном источнике. «Не б о л о г о м ъ» в «Слове» имеет соответствие в сегодняшней народной речи — «бологом», добром; вереженъ «Слова» — «вереженый», поврежденный; з а р а н i e — «зарание», раннее утро; карна — «кбрна», мука, скорбь; раскропити — «раскропить», расплескать; т р о с к о т а т и — «троскотать», стрекотать… И так далее.

Вот одна из самых интересных находок. «Чаици» в поэме остаются либо без перевода, либо заменяются современным «чайки». Между тем слово «чаица» совершенно не встречается в других памятниках русской письменности, нет его также ни в одном из славянских языков. Ранее считалось, что под «чаицей» подразумевается Larus ridibundus, речная чайка. Но вот В. А. Козырев, записывая местный говорок, установил, что чаица «Слова» это пугливая птица Vanellus capella, другими словами, чибис, пигалица. «Ее осторожность, приводящая в негодование всех охотников, делает ей честь, — писал о ней знаменитый А. Э. Брем, — она прекрасно знает, какому человеку можно доверять и кого следует избегать». Именно чаицы, то есть чибисы, «стрежаше» князя Игоря с берегов Донца во время побега — по их поведению можно было узнать о приближавшейся опасности… Удивительно все же, до чего точен автор «Слова» в каждой детали!

В. А. Козырев специально изучал лексические отзвуки «Слова» только в брянских народных говорах, пользуясь в других случаях уже накопленным диалектологическим материалом, и я выделяю разрядкой главный итог работы: «обнаружены соответствия к 151 лексеме памятника; из них большую часть составляют параллели к тем лексемам (их 86), которые, кроме „Слова“, более нигде не отмечены или редко употребительны в иных памятниках…» (В. А. Козырев. Словарный состав «Слова о полку Игореве» и лексика современных русских народных говоров. В кн. «Слово о полку Игореве» и памятники древнерусской литературы, Л., 1976, стр. 93).

Известно, что основной словарный запас человек накапливает в детстве и отрочестве. Активное использование в «Слове» живой народной речи, сохранившейся доныне в северных районах бывшей Черниговской земли, постоянное употребление архаичных окончаний на славличь и указательных местоимений в качестве постпозитивных артиклей как местных, диалектных черт неоспоримо свидетельствует о том, что автором поэмы был чернигово-северянин.

Добавлю, что многие ученые, не анализируя подробно лексику в «Слове о полку Игореве» и опираясь в основном на другие данные, приходили к такому же выводу! Приведу мнения о месте рождения поэмы исследователей разных времен, начиная с известнейших русских историков. Н. М. Карамзин: «Песнь сочинена в княжестве Новгород-Северском». С. М. Соловьев: «Нам нет нужды даже предполагать, что сочинитель „Слова“ был житель страны Северской». Н. К. Бестужев-Рюмин: «Слово» могло возникнуть в Новгород-Северском». Педагог, критик и языковед К. Д. Ушинский: «Слово» написано скорее всего северянином и в Северии». Наш современник, женевский знаток «Слова» А. В. Соловьев: «Певец „Слова“, вернее всего, черниговец или из Новгорода-Северска, представитель черниговско-тмутараканской школы вещего Бояна». Советский исследователь А. А. Назаревский: «Автор „Слова“, несомненно, принадлежит к… черннговско-тмутараканской школе». Академии С. П. Обнорский: «Слово о полку Игореве» было сложено на юге, всего вероятнее, в Северской земле, в княжение самого Игоря»…

Работы В. А. Козырева и С. И. Коткова не только прочнее прикрепили поэму и ее автора к Чернигово- Северской земле, помогли расшифровать некоторые загадки «Слова», раскрыли кое-какие его семантические тайны, но и явились одним из самых веских аргументов, доказывающих подлинность памятника. Совершенно исключено, чтобы фальсификатор XVIII века, будь он хоть семи пядей во лбу, узнал, активно освоил и с виртуозным мастерством использовал столь мощный пласт народной диалектной лексики; это филологическое сокровище, добытое современными исследовательскими методами в многолетних специализированных экспедициях, сравнительно недавно введено в научный оборот.

35

«Скептики» появились вскоре после выхода «Слова» в свет, и до наших дней нет-нет да проникают в печать их сомнительные изыски. А. С. Пушкин писал, что подлинность «Слова» доказывается «духом древности, под который невозможно подделаться. Кто из наших писателей в XVIII веке мог иметь на то довольно таланта?..» Замечательно, что еще до Пушкина свеаборгский узник-декабрист Вильгельм Кюхельбекер в дневниковой записи от 24 ноября 1834 года, которая стала известной только через полвека, так прокомментировал статью одного из первых «скептиков», «барона Брамбеуса», то есть О. И. Сенковского, напечатанную в «Библиотеке для чтения»: «Трудно поверить, чтоб у нас на Руси, лет сорок тому назад, кто-нибудь был в состоянии сделать подлог: для этого нужны были бы знания и понятия такие, каких у нас в то время никто не имел; да и по дарованиям этот обманщик превосходил бы чуть ли не всех тогдашних русских поэтов, вкупе взятых» («Русская старина», 1884, т. 41, №,1-3, стр. 340-341). Поразительное согласие мыслей двух лицейских друзей!

Приведу также высказывание Виссариона Белинского: «…Точно ли „Слово“ принадлежит XII или XVIII веку и поддельное ли оно, на это сама поэма лучше всего отвечает, если только об ней судить на основании самой ее, а не по различным внешним соображениям» («Отечественные записки», 1841, том XIX, отд. 1, стр. 5-6).

Пользуясь методами подлинно научными, десятки ученых за прошедшие времена опровергали все измышления «скептиков», исходивших, как стало совершенно ясно сегодня, не из интересов науки, а из предвзятой позиции, которая, по сути, сводилась к одному тезису — Русь XII века по своему-де варварскому состоянию не могла дать такого феномена культуры, как «Слово». Но если исходить из этой логики, то Русь не могла дать в том же XII веке и величественную «Повесть временных лет» Нестора, и «Поучение чадом» Владимира Мономаха, и блистательное «Слово» Даниила Заточника, интереснейшее и своеобразнейшее произведение, в котором немало своих глубоких тайн, не могла явить свету иных свидетельств творческого