заведений и обществ разных стран…
Книга А. Л. Чижевского «Аэроионификация в народном хозяйстве» 1960 года, которую он еще успел увидеть напечатанной. Посмертные издания: «Вся жизнь»-1974 года, «Земное эхо солнечных бурь» — 1976 года в переводе с французского. Три части его большого исследования о физических свойствах движущейся крови, вышедшие одна в Москве, другая в Киеве, третья в Новосибирске.
. Прочитываю особый список работ А. Л. Чижевского об аэроионификации: «Действие положительных ионов на животных», 1922 г.; «О методах получения потока тяжелых униполярных ионов твердых и жидких веществ, активных фармакологически, в целях ингаляции», 1927 г.; «Устройство для промывки, увлажнения с одновременным ионизированием воздуха при его кондиционировании. Новый вид увлажнительно- промывного устройства кондиционера для жилых и общественных зданий (аэроионификация зданий)», 1928 г.; «К истории борьбы за биологическое значение полярности аэроионов», 1929 г.;* «Электрический заряд выдыхаемого легкими воздуха, его плотность и коэффициент униполярности, как диагностический показатель. Экспериментальное исследование», 1935 г,; «Аэроионизационный режим воздуха закрытых помещений, как результат легочного газообмена. Экспериментальное исследовалие», 1935 г.; «Исследование о применении аэроионов отрицательной полярности в животноводстве, пчеловодстве и растениеводстве», 1936 г.; «Лечение аэроионами отрицательной полярности кишечных заболеваний, язв желудка и двенадцатиперстной кишки», 1936 г.; «Аэроионы», монография в 3-х томах, 1938 г.; «Искусственная ионизация воздуха в вагонах, как санитарно-гигиенический фактор», 1940 г.; «Аэроионы, как фактор, поддерживающий жизнь животного мира Земли», 1940 г.; «Действие аэроионов отрицательной полярности на скорость заживления экспериментальных ран у белых мышей», 1941 ; Оксигеноионотерапия. Экспериментальное исследование», 1941 г.; «Токсическое действие аэроионного голодания», 1950 г.; «Аэроионы отрицательной полярности, как активный вспомогательный фактор при хирургических вмешательствах», 1953 г.; «Аэроионификация промышленных помещений», 1958 г.; «Аэроионотерапия (наблюдения 1950-1957 гг.)», 1958 год.
Не решился бы я утомлять читателя перечислением этих научных исследований, если б это не был, повторю, особый список, если бы не одно чрезвычайное обстоятельство, к которому я, наверное, никогда не привыкну, — все перечисленные выше труды, начиная с отчетов об экспериментах, докладов и статей в десяток-другой страниц, рефератов, написанных в соавторстве с учениками, и кончая фундаментальными монографиями, существуют только в рукописях, не напечатаны. Всего же А. Л. Чижевским написано на эту тему около ста пятидесяти научных работ…
Нина Вадимовна, передав все рукописное наследие покойного в Академию наук, организовывала выставки его картин в Москве, Новосибирске, Караганде, подбирала материалы для научных конференций, публиковала стихи в журналах и альманахах до самого последнего дня своей жизни. Она, верная спутница его самых трудных дней, скончалась в 1982 году.
Интерес к научному и художественному наследию Александра Леонидовича Чижевского, к его личности растет…
Возьмите, дорогие читатели, его книгу «Вся жизнь», и он придет к вам — замечательный русский ученый-патриот, художник и поэт, один из пионеров космоса. Летчик-космонавт В. И. Севастьянов пишет в предисловии: «Особенно велики заслуги Александра Леонидовича перед космической биологией, в самых разнообразных ее аспектах. Люди, занимающиеся проблемами космоса — ученые, конструкторы и мы, космонавты, часто в своей работе непосредственно сталкиваемся с проблемами, которые разрабатывал и успешно решал Чижевский. Мы отдаем ему за это дань уважения и признательности». В этой автобиографической книге А. Л. Чижевский рассказывает не только о себе и своих научных исканиях. Много страниц посвящено К. Э. Циолковскому, немало интересного читатель узнает из воспоминаний автора о его встречах с Бехтеревым, Горьким, Брюсовым, Павловым, Маяковским, Луначарским, Морозовым. Книга и заканчивается рассказом о последней беседе А. Л. Чижевского с прославленным шлиссельбургским узником Николаем Александровичем Морозовым. Они говорили об истории, своих научных открытиях, о трудных путях к истине, о грядущем мире на Земле и, конечно же, о космосе и космических полетах; еще в середине 20-х годов Н. А. Морозов пророчески сказал молодому калужскому ученому, что «русские звездоплаватели будут, очевидно, первыми путешественниками в межзвездном пространстве».
А калужская земля для меня, однако, открыла не все свои сокровища и тайны…
25
Идем по калужскому городскому скверу, чтоб в одном из его круговых просветов постоять подле каменной стелы в память о Николае Васильевиче Гоголе, — в этом уголке бывшего губернаторского сада стоял некогда флигелек, где останавливался великий писатель. Последнее достопамятное калужское место дало пищу для семейного разговора почти до самого Козельска, а потом для московских бесед с дочерью и стало причиной новых моих сидений в библиотеках, архивах и за письменным столом…
Урчат, купаясь в масле, моторные клапаны, под ними, в железном чреве, вспыхивает от электрических искорок воздушно-горючая смесь, поочередно бьет в поршни; их подпрыгиванья коленчатый вал переделывает в плавное и быстрое вращение; смиренно гудят передаточная коробка и кардан, а колеса, питаясь преобразованной энергией бензина, посылают машину вперед, туда, где для меня таилась главная загадка далекого XIII века. Но пока мы, трое жителей XX века, — в веке девятнадцатом с его сложнейшей экономической, политической и культурной историей, почти бесконечной галереей ярких портретов соотечественников. Есть в этой галерее лица, едва очерченные, но на них отражаются отсветные огни истории, и без этих отсветов нам было бы куда труднее понять их великих современников, узнать многие неповторимые подробности и представить общую панораму той жизни.
Разговор затеялся с тех попутных впечатлений, которых мы из-за спешки лишились, но за ними, воображаемыми, оживали почему-то давние женские портреты, выписанные историей то нежной акварелью, то беглыми штрихами гусиного пера…
Далеко сбоку и позади остался Полотняный Завод, где выросли сестры Гончаровы — Наталья, Екатерина и Александрина. «Все три, — писала Софи Карамзина, — ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями».
— И все три были несчастны, — говорю я моим спутницам.
— Все три? Почему?
— Единственной женщиной, которую Пушкин называл мадонной, была его невеста и жена. О ней всегда шли ученые споры, дающие не всегда научные результаты.
— Наталья Николаевна ни в чем не была виновата! — решительно говорит Елена.
— Однако она могла бы однажды сложить веер и щелкнуть им Дантеса по носу! — возражает дочь.
— Не могла. Она была совершенно беззащитна перед наглостью и не все понимала…
— А в чем же несчастье второй?
— Екатерина, объект провокационного двойного ухаживанья Дантеса, вышла за него замуж…
— Никогда не пойму! — восклицает за спиной дочь. — За убийцу Пушкина!
— Возможно, что она знала о предстоящей дуэли, но не предупредила сестер, и они навсегда порвали с ней всякие отношения.
— Еще бы!
— А третья любила одного хорошего молодого человека, и он отвечал ей взаимностью, однако был беден и совестлив… Ты, возможно, приходишься ему очень-очень дальней родственницей.
— Не фантазия ли это, па?
«Давнишняя большая и взаимная любовь Сашиньки» — так назвала этого человека Наталья Николаевна в 1849 году. Бесприданница Александрина Гончарова семнадцать лет ждала, когда он получит высокий чин и сможет обеспечить семью. Не дождалась и вышла замуж за австрийца-дипломата…
Взгорки, низины, луга, пашни… Разговор шел обрывками, потому что надо было и машину вести, и следить за дорогой, и взглядывать по сторонам, чтобы отдыхали глаза. И.вдруг представилось, что возможна совсем другая пьеса «Три сестры» — о великой любви поэта и его трагедии, пошлом спектакле жизни и ее отвратительной гримасе, о грустной драме, наконец; но чтоб все это не заслонило ни зловещих
