борьбы с преступлениями такого рода.
Ну как сказать ему о Тайной палате?
– А вот открыть какую-нибудь частную фирму – это всегда пожалуйста, – продолжает сосед. – Я говорю вам, что сейчас – это просто цветочки, а ягодки будут потом, через несколько лет.
– Мы не смотрим в будущее, – говоришь ты без особого желания продолжать этот разговор. – И реагируем только на то, что уже случилось, никак не раньше.
Оставшуюся часть пути вы молчите.
Ты ищешь в мобильном телефоне канал новостей. Лана Нова, с перламутровыми румянами на скулах и в облегающей черной футболке, сообщает, что уже имели место тридцать смертей в самом Рио-Фугитиво и три – за городом, есть трое убитых среди полицейских. Правительство, осаждаемое со всех сторон, решило уступить требованиям Коалиции и обещало объединиться с полицейскими, бастующими в Ла-Пасе, а также с кокаиновыми лидерами из Чапаре, аймарами из окрестностей озера Титикака и предпринимателями из Санта-Круса. Монтенегро решил в последние месяцы своего правления пустить все на самотек, отложив решение всех проблем на будущее, когда они свалятся на плечи нового правительства, выборы которого состоятся в августе следующего года. Это произойдет через шесть месяцев, а президентская кампания начнется уже в январе. Свои кандидатуры выдвинули один из кокаиновых лидеров и нефотогеничный экс- алькальд Кочабамбы. Ты не понимаешь нерешительности Монтенегро: ты, как никто другой, знаешь, что если власть бездействует, то воцаряются хаос и анархия, и тогда любая группа забастовщиков чувствует в себе силы управлять государством. Именно это сейчас и происходит. Ты не слишком хорошо разбираешься в политике, не хочешь вмешиваться в это дело и анализировать все стороны конфликта; единственное, что ты знаешь точно: ни одна страна не может существовать без твердого управления сверху.
Ты выключаешь телефон. И вдруг тебя как молнией поражает мысль о том, что если твоя новая работа будет опять состоять в расшифровке кодов и тебе придется трудиться на тех, кто сейчас противостоит правительству, то ты постараешься действовать, как всегда: продуктивно и энергично, не задумываясь о последствиях. Причины и следствия неразрывно связаны между собой, и в паутину всегда могут угодить как виновные, так и невинные; и все покатится в тартарары, если каждый будет думать о возможных последствиях содеянного им. Человеку не остается ничего, кроме как хорошо делать свое дело, ради которого он призван на этот свет. И если Альберт использовал тебя, насмехаясь над твоей доверчивостью, – то это только его проблема, а вовсе не твоя. Ты лишь делал то, что тебе предписывали, и не в твоей компетенции – знать, ошибался ты или нет.
Желание посетить церковь было минутным проявлением твоей слабости. Тебе не в чем каяться: миллионы людей на протяжении столетий работали на правительство, не ощущая себя виновными. Значит ли это, что именно ты запятнан? Да, возможно, но в этом нет твоей вины. Ведь история – это не игра послушных детишек. Спасутся не только те, кто работал на исключительно честные правительства. 'Убийца, твои руки в крови'. Да, это так, должен признать ты. Так же, как и все твои современники, если судить их дела и поступки со стороны. Жаль, что это так, потому что ты работал эффективнее, чем другие. Очень жаль. Но ты просто не можешь и не мог работать хуже.
Машина останавливается у въезда в коттеджный поселок; один из охранников поднимает тяжелый шлагбаум. Сосед высаживает тебя у дверей твоего дома.
В холле ты сталкиваешься с незнакомцем. Он высокий, крепкого сложения, с пятнами на щеках; кажется, сильно промок. Какого черта он делает в твоем доме? Друг Рут? Или Флавии?
– Я судья Густаво Кардона. Добрый вечер, Тьюринг.
– Что вам здесь нужно? Кто позволил вам войти?
– Ваша дочь.
– С ней все в порядке?
– Более чем.
– Я вас не знаю. Вы ждете мою жену?
– Я жду вас. Только вас.
– Что-то важное?
– Вы даже не представляете насколько.
– Я не собираюсь ничего представлять. Говорите. Или я звоню в полицию.
– Я двоюродный брат женщины, убитой в J 976 году. Она погибла благодаря вам и вашему шефу Альберту.
– Так это вы посылали мне сообщения.
– Я ничего не посылал. Просто решил, что никто не может оставаться безнаказанным. Другие судьи выносят приговоры тем, кто спускал курок. Кто-нибудь более честолюбивый и смелый, чем я, когда-нибудь займется Монтенегро, хотя не знаю, может ли наше правосудие пойти так далеко. Я же займусь вами.
– Вы бредите.
– Все мы бредим. Просто бред одних из нас безобидней, чем бред других.
Кардона достает револьвер и стреляет.
От удара в солнечное сплетение у тебя перехватывает дыхание; кровь брызгает на твои очки, они падают на пол и разбиваются вдребезги. Ты хватаешься за живот и падаешь навзничь. Распростертый на полу, ты видишь на перилах лестницы, которая ведет на второй этаж, чью-то тень. Это твоя дочь Флавия.
Ты думаешь (потому что только способность мыслить может отдалить момент твоей смерти), что только сейчас все приобрело смысл. Ты понимаешь, что твоим предназначением были напрасные попытки раскрыть шифры которые привели бы к пониманию Кода Кодов. Твоим уделом была не сама дешифровка, а ее постоянный поиск. Твои маленькие победы – ничто по сравнению с величием Вселенной. В этом величии угадывается кропотливый труд Всевышнего, безмерно далекого от всяких кодов, что он и пытается донести до нас. Но в то же время он старается объяснить, что ты неповторимый код, как и человек, только что выстреливший в тебя, как и Рут, и малышка Флавия, и Альберт.
Все мы – товарищи по несчастью, коды, которые ищут друг друга в лабиринте, куда нас заключили на долгие, долгие годы…
Твоя последняя мысль – о том, что на самом деле ты никогда не думал, а всегда лишь бредил; незнакомец прав – все мы бредим; твоим предназначением было бредить; мысль – всего лишь одна из форм бреда, только бред одних из нас безобидней, чем бред других.
Тебе хотелось бы, чтобы твой бред был безобидным. Ты знаешь, что это было не так. Принимаешь это. Смиряешься. Закрываешь глаза.
Эпилог
Стучат в дверь. Кандинский не знает, открывать или нет. Он несколько дней не выходил из квартиры. Но полицейские не стали бы так церемонно стучать. Он громко спрашивает, кто там.
– Баэс.
Кандинский удивляется. Не обманывают ли его?
– Я не знаю такого человека.
– Вы знаете, кто я. Доверьтесь мне. Я не имею ничего общего с полицией.
Кандинской тихонько открывает дверь и видит молодого человека с беспокойным взглядом, в джинсах, рубашке кофейного цвета. Он впускает его. Баэс останавливается посреди пустой комнаты.
– Так это вы…
– Так это ты…
Они неуверенно обнимаются. Несмотря на то что они единственные выжившие члены 'Сопротивления', Кандинскому непривычен этот физический контакт: ему, привыкшему общаться посредством своего аватара в Плейграунде или в чатах, это в новинку. Он еще не знает, что говорить, и не понимает, что происходит; он ждет, когда заговорит Баэс.
– Я по-другому представлял вашу квартиру. Не знаю… Не такой пустой. Минимализм. Беспорядок.
