Николай Карлович быстро вернулся с листком, на котором красовалось шесть одинаковых имен. Родион Георгиевич одолжился лупой и внимательно рассмотрел. Характерных засечек на букве «а» не обнаружилось, впрочем, и другие буквы не совпали.
– Проверили все мафинки? – строго спросил коллежский советник.
Берс готов был поклясться на полном собрании сочинений Габорио, что обошел каждую лично.
Дальнейшее требовало уединения. Ванзаров предложил отойти в коридор. Убедившись, что лишних ушей нет, тихо спросил:
– Слыфали среди друзей князя имя «Петр Николаевич Морозов»?
Берс подумал и признался, что не знает такого.
– А Ленский Петр Александрович? Берс несколько удивился:
– Спрашиваете об этом меня?
– Почему я должен знать?
– Но ведь он же бывает у вас в доме, то есть на даче!
– Николай Карлович, сегодня плохой день для шуток…
– Господь с вами, какие шутки! Его и Софья Петровна изволят принимать, и в нашем доме он, конечно, бывает. Дачная жизнь располагает, хотя я стараюсь не влезать в жизнь молодежи…
– Откуда знаете мою жену? – с нежданным ожесточением накинулся коллежский советник.
Берс пугливо отшатнулся:
– Позвольте, что тут такого? На даче живем по соседству, захаживаем в гости… Вы не любите летние разговоры, посиделки на веранде под зорьку, и все такое, я и не смел намекнуть… Вот и сейчас сердитесь…
– Простите, с утра день не задался… А кем он приходится князю Одоленскому?
Тут Николай Карлович огляделся по сторонам и шепнул:
– Так ведь племянник-с… знаете ли… почти…
– А почему… – начал было Ванзаров, но внезапное открытие вспыхнуло бертолетовой свечой: незаконнорожденным детям знатных фамилий иногда давали новую, только без первого слога. – Так он наследник всего гигантского состояния Одоленского?
– Тайна сия велика есть, как говорится. Если только Павел Александрович что-то оставил по завещанию. А так – напрямую – разумеется, нет.
Ванзаров пристально посмотрел в лицо коллежскому асессору:
– Хорофо знаете Ленского?
– С лета. Князь привез его в мае, снял дачу где-то в соседнем поселке.
– Узнать смогли бы?
– Разумеется…
– Могу ли знать, почему соврали?
– Когда? – Берс выказал глубокое и искреннее недоумение.
Родион Георгиевич предъявил снимок:
– Вчера в Соболевских изволили не признать знакомого вам юнофу. Почему?
Берс попросил секундочку, вернулся с очками, взял снимок еще раз и, вглядевшись сквозь толстенные стекла, воскликнул:
– Святые угодники! Князь Павел с Петрушей что вытворяют!
Оказывается, в нервном возбуждении розысков «Аякса» Николай Карлович не разобрал даже князя без очков. Что говорить о Петре! «Живая картина» была возвращена с глубокими извинениями коллежского асессора.
– Антонина Ильинична дома?
Берс поклялся, что дворнику даны строжайшие инструкции гнать бойкую девицу взашей, если только нос из квартиры высунет.
Родион Георгиевич немедленно отдал команду:
– Едем!
Августа 8 дня, в то же время, +23° С.
Управление сыскной полиции С.-Петербурга,
Офицерская улица, 28
– Поздравляю, приехали! – ротмистр угрожающе постучал по столу ногтем.
Задержанный возмутился:
– Позвольте, что за тон!
В самом деле, ну и манеры! Хватают на вокзале, заламывают руки, тащат в участок, сверяют с какой- то дурацкой фотографией, оскорбляют всячески, а потом еще в наручниках, представьте, привозят в сыскную полицию! А какой у них запах, с ума можно сойти. А ведь там, на платформе, его ждет единственный и любимый! Хамы и мужланы!
– Не имеете права меня задерживать! Я актер Мариинского театра! У меня влиятельные покровители… Вам попадет, знайте! – заявил худосочный субъект, изящно скрестив ножки.
Будь воля ротмистра, он бы взял добрую нагайку и…
– Могу ли видеть ваш паспорт? – сдержанно сказал Мечислав Николаевич и с досадой понял, что копирует опального начальника.
Фертик полез в ридикюль, извлеченный из объемного чемодана, и предъявил зеленую книжечку.
– Иван Петрович, где провели ночь с субботы на воскресенье? – спросил ротмистр, перелистывая паспорт, и опять расслышал чужое эхо.
– А вам какое дело?
– Подозреваетесь в убийстве.
– Боже, какая глупость! Если я сошел с поезда, то где я, по-вашему, мог быть? В Москве, а где же!
– Когда уехали?
– В четверг, понятно же!
– Почему не прибыли на премьерную партию в «Лебедином»?
Николя Тальма растерялся: то ли он стал так популярен, то ли полиция следит за каждым его шагом.
– Это вас не касается… – не очень уверенно заявил он.
– Полиции все касается. Даже когда баритон сфальшивит.
– Ну, хорошо, я поссорился с моим… другом. Мы накричали, наговорили много лишнего, я собрал вещи и уехал на первом отходившем поезде. Пожертвовал премьерой, представьте. Я не мог больше оставаться в этом городе.
– Зачем вернулись?
– Вам не понять тоску израненного сердца… Я отправил телеграмму и ждал, что меня встретят с цветами… А он…
– Князя Одоленского вчера утром нашли в своей постели. Убитым.
– Что?! – только и выговорил балерун. Затем случилась истерика, да такая, что «железный ротмистр» был вынужден налить безутешному Николя стакан воды.
Придя в себя, Иван Рябов сделал официальное заявление, что ожидал подобного и боялся. А все потому, что у князя появился новый любовник, которого Одоленский всячески скрывал.
Исповедь прорвалась бурным потоком. Роман Тальма с князем длился уже девять месяцев, Иван отдавал всего себя любимому и даже научился фотографировать, чтобы запечатлевать своего героя в минуты спортивных достижений. Но недавно в князе случилась перемена. Одоленский говорил непонятные слова о первородстве крови, а однажды напугал, заявив, что скоро ему будет подвластно все, и он устроит Ивана первым прима-балеруном всея России. Рябова стала терзать ревность, он принялся следить за другом. И выследил! В четверг видел их на даче – мерзкий смазливый мальчишка, ничего особенного.
