малые дети. Я был уверен, что Бланес нам солгал, чтобы остаться наедине со своими коллегами. Однако его маленькая ложь помогла нам… Оно и лучше, что войска смотрят в другую сторону: нам не нужны свидетели, так ведь? В конце концов, нам не приказывали уничтожать их сейчас. Но мы это сделаем. Это будет наша тайна, Юргенс. Мы все вырежем, все очистим… Хорошо?
Юргенс не стал возражать. Гаррисон повернулся и взглянул на него. После приземления на Нью- Нельсоне он приказал ему ждать где-нибудь в скрытом месте до наступления подходящего момента для использования его необыкновенных способностей.
Теперь этот момент настал.
— Ты пойдешь в корпуса. Обойдешь кругом, чтобы Бланес тебя не увидел, и убьешь Бланеса и Картера прямо сейчас. Потом подождем, пока двое других получат то, что ищут, а когда они закончат, ты убьешь Лоперу на глазах барышни. Я хочу, чтобы она это видела. А ее закроешь в одной из комнат, и мы ее допросим. Нам нужно получить отчет. До приезда комиссии у нас с тобой будет целый день, чтобы заставить ее заговорить… Мы славно повеселимся. Завтра утром здесь не должно быть ни одного живого ученого…
Пока Юргенс медленно удалялся, чтобы выполнить приказ, Гаррисон набрал в грудь воздуха и посмотрел на море, на расходящиеся облака, на солнце, которое пробивалось сквозь них тонкими лучами. Впервые за долгое время он почувствовал себя счастливым.
Рядом с Юргенсом он не боялся даже Зигзага.
IX
ЗИГЗАГ
Боже мой, что мы наделали!
33
Он лежал на спине. Время от времени открывал глаза и смотрел, как за грязным окошком становится все светлее; шелест дождя слабел. По его расчетам, должно было быть около десяти утра, но точно знать время он не мог, потому что в его часах с компьютером не было батарейки — накануне ночью он вытащил ее, поверив тому ученому, который утверждал, что таким образом они смогут избежать нового нападения.
Бедный идиот.
Его заперли в одной из комнат третьего корпуса под охраной одного солдата — краешек каски виднелся в окошко двери. Чувствовал он себя сносно, принимая во внимание все обстоятельства, связанные с теплым «приветствием», полученным во время ареста (из носа и рта шла кровь). Двое молодых солдат, растерявшихся больше, чем он, задержали его в кинозале под дикие крики ученых. Ясно, что он сразу сдался.
Теперь Пол Картер раздумывал над своим будущим.
Особых иллюзий по этому поводу он не питал — он знал, что рано или поздно Гаррисон прикончит его. Если повезет. Если нет, то его убьет Зигзаг. Вопрос не в том, что произойдет, а в том,
Он попытался придумать какой-нибудь план действий, потому что хоть и был готов принять смерть, которую уготовит ему Гаррисон, в случае с Зигзагом дело обстояло иначе.
Ему казалось, что за всю свою долгую жизнь он уже видел все, что одно человеческое существо способно сделать с другим, и он знал, что вариантов гораздо больше, чем можно было бы предположить. Однако Зигзаг выходил за рамки всего им виденного.
Он не солгал Гаррисону в ответ на его вопрос — он действительно не знал большую часть вещей, связанных с Зигзагом. Как ни старался он слушать объяснения Бланеса, раздвоения и энергия казались ему не менее непостижимыми, чем эсперанто; только ученым было под силу понять, что они сами создали. Не солгал он, и когда сказал, что предал «Игл Груп» из страха — если кто-то думал, что таким людям, как он, чувство страха чуждо, он глубоко ошибался.
И с тех пор, как он вошел в кинозал
При свете спичек, которые умыкнул у него падре, он разглядел все: разломанные стулья и экран; кровь на стенах и на полу, как после взрыва;
Ко всему прочему, ученые с их сложными теориями утверждали, что этот демон мог возникнуть из него самого. Это вселяло в него страх уже не только за свою жизнь, но и за жизнь Камарии и Саиды, его жены и дочери. Кто знает, что может с ними случиться, если он выживет?
Лучше всего как можно скорее умереть. Или попробовать бежать. Удрать от Зигзага и от Гаррисона, если только возможно удрать от обоих и если — при мысли об этом у него кровь стыла в жилах — это
Потому что он был все больше уверен в том, что Гаррисон спятил.
И с ума его свел Зигзаг.
Его что-то тревожило, но причину этого беспокойства он толком определить не мог.
Дождь перестал, и солнечный свет расцвечивал день, проглядывая между слоями туч и, как всегда, начиная с моря. Свету нравилось море. Бланесу нравилось и то, и другое. Это поразительное зрелище, этот мир волн и частиц, образующих звуки и цвета, живых существ и предметы, вдруг представал перед его усталыми глазами, как бы говоря: «Смотри на меня, Давид Бланес. Смотри, как прост мой секрет».
Нет, он был не прост, и Бланес это знал. Это была глубокая и сложная тайна, разгадка которой, пожалуй, превосходила возможности понимания человеческого разума. Этот секрет включал в себя все: от самого большого до самого малого и незаметного — и Орион, и черные дыры, и квазары, и в то же время микромир атомов, субатомные струны и (почему бы и нет?) причину, по которой умер его младший брат, его учитель Альберт Гроссманн и его друзья Зильберг, Крейг, Жаклин, Серджио и столько других людей. Ничто нельзя исключить из разгадки: если физика призвана познавать всю действительность (а он считал, что это так), такие вещи, как Зигзаг, смерть его брата и последние минуты жизни Гроссманна, Райнхарда и Жаклин тоже должны были быть частью вопроса в той Великой Загадке, которую пытаются разгадать люди от Демокрита до Эйнштейна.
«Старый мудрец в раздумьях у окна» — эта воображаемая картина заставила его горько усмехнуться. Он вспомнил, что в одиночестве своего дома в Цюрихе часто размышлял, глядя в закрытое окно. Однажды
