Однажды Хун забежала в свой терем узнать, нет ли весточки от Яна. Ничего не было, и Хун поделилась с Лянь Юй своими тревогами:
— Отчего же нет до сих пор слуги, уехавшего с Яном в столицу? Ведь ему пора уже возвратиться…
С беспокойным сердцем стояла она у перил, смотря на ивы в саду, как вдруг из ветвей выпорхнули две сороки, уселись на перила и застрекотали. Встрепенулась Хун.
— Какая радость ждет меня? Неужели послание от любимого?
Не успела выговорить это, как вошел слуга и подал ей письмо от Яна. Он рассказал, что до столицы добрались без происшествий, молодой господин здоров и живет на постоялом дворе. Хун была вне себя от радости. Распечатав пакет, прочитала она письмо Яна. Вот оно.
«Ян Чан-цюй родом из Жунани шлет привет хозяйке терема Ветер и Луна, что в Цзяннани. Я неоперившийся юнец, выросший в глуши, возле Белого Лотоса, мало у меня знаний и вежества, а Вы писаная красавица из зеленого терема в Ханчжоу. Увы, я вовсе не Ду Му-чжи,[123] и не стоит меня «забрасывать апельсинами»! Небо послало мне разбойников, и Небо же послало мне вас! И наша встреча в Павильоне Умиротворенных Волн, и наша разлука у Павильона Ласточки и Цапли суждены нам Небом во испытание нашей любви. Мы нашли друг друга — и это уже счастье! Но разлука горька, — одинокий, я сижу ночью перед свечой и до рассвета лью слезы. А перед глазами — Ваш терем и все, что связано с ним, и я с надеждой гляжу на небо и тоскую и плачу…
Слуга доставит Вам это послание. Заканчиваю его — разве возможно в нескольких строках излить все, чем полна душа? Об одном молю Вас: берегите себя, думайте о себе и обо мне не горюйте!»
Пока Хун читала, кофта ее намокла от слез. Она прочитала письмо еще и еще раз и без сил опустилась на ступени терема. Потом, собравшись с духом, подозвала слугу, вручила ему десять золотых и велела завтра же отправиться в столицу к Яну. И сама она собралась уже было возвращаться в управу, как вдруг вбежала Лянь Юй с известием, что у ворот посыльный от правителя Хуана из Сучжоу. Страшно побледнела Хун.,
А что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.
Глава пятая
О ТОМ, КАК НА ВОДНОМ ПРАЗДНИКЕ ЗЛОДЕЙ ПРЕСЛЕДОВАЛ ЖЕРТВУ И КАК ПРЕКРАСНЫЙ ЦВЕТОК УПАЛ В РЕКУ ЦЯНЬТАН
Правитель Хуан продолжал досадовать на то, что в Павильоне Умиротворенных Волн ему не удалось осуществить свой гнусный замысел и что Хун ускользнула от него. Страсть правителя не остыла, а сомнений он не ведал. Его еще сильней распаляло, что красавица равнодушна к нему. День и ночь он думал о ней и решил, раз обман не удался, попытаться задобрить красавицу богатыми дарами. Собрал он сто лянов золота, сто кусков шелка и множество драгоценностей и с верным слугой послал все это в зеленый терем Хун. Та поначалу растерялась. «Правитель Хуан сластолюбец — это верно, но не дурак! Его подарки посланы неспроста. Отказаться от них — значит оскорбить и прогневать его. К тому же Сучжоу и Ханчжоу в дружбе, и сановный Хуан может пожаловаться на мою строптивость правителю Иню. Как же быть?»
Подумала, подумала и написала такой ответ:
«Гетера Хун из Ханчжоу выражает свое почтение правителю Сучжоу. Ваша милость! Вот уже много дней я страдаю животом и грудью, и никакие снадобья не помогают. На днях, не уведомив Вас, я покинула из-за этого пиршество, но Вы простили мне эту дерзость и даже прислали мне богатые дары! Я не осмелилась бы их принять, но ведь Сучжоу и Ханчжоу — как братья! И Вы, будто отец, заботитесь обо мне, и меня посчитали бы непочтительной девчонкой, не прими я Ваших подарков, и, может, даже обвинили бы перед людьми».
Хун подозвала слугу правителя Хуана и отдала ему письмо. С неспокойным сердцем она добралась до управы и прошла прямо в комнату подруги. Барышня Инь сидела у окна и вышивала по шелку селезня и уточку. Она была так поглощена работой, что не заметила, как вошла Хун. А Хун тихо стояла и смотрела — вот тонкие девичьи руки продергивают золотую нить, и бабочка превращается в бутоны цветка.
— А в людях вы так же понимаете, как в вышивании? — спросила Хун.
Барышня Инь от неожиданности вздрогнула, но, увидев Хун, просияла.
— Я скучала без тебя, хотела побеседовать, но тебя нигде не было.
Улыбаясь друг другу, подруги принялись рассматривать узор — селезня и уточку среди цветов. Указав рукой на рисунок, Хун с грустью сказала:
— Мандаринские селезни и уточки всегда живут парами, никогда не разлучаются. А люди не могут как птицы, — они не вольны распоряжаться своей любовью. Обидно ведь, не так ли?
Дочь правителя спросила, отчего Хун грустная, и Хун, плача, поведала о домогательствах правителя Сучжоу.
Подруга попыталась утешить Хун:
— Я разделяю твои печали, но неужели ты хочешь прожить жизнь, не допуская никого к себе в сердце?
— Говорят, фениксы не едят ничего, кроме плодов бамбука, — ответила Хун, — а гнезда вьют только на павлонии. Вот и я хочу любить лишь того, кто мне люб. Но для тех, которые предлагают голодному мышь, а лишенному крова — колючие заросли, в моем сердце нет места.
— Не сердись, я не знала, в чем дело. Хотя по твоему лицу сразу заметно, что тебе плохо. Хочешь, я скажу отцу — он поможет!
Благодарная Хун обняла подругу.
Правитель же Хуан, получив ответ Хун, рассвирепел: «Эта девчонка из Ханчжоу вздумала надо мною смеяться. Не на такого напала! Все гетеры одинаковы, все умеют говорить высокие слова, а на деле жадные вымогательницы. Ну а если эта не такая и на нее даже богатство не действует, то ведь у меня сила есть!» И он решил на пятый день пятой луны устроить праздник на реке, как наметил.
Время шло, приближался намеченный день. Сановный Хуан отправил правителю Иню письмо:
«В четвертый день пятой луны я выезжаю к Павильону Умиротворенных Волн, на пятый день рано утром буду на месте празднества. Приглашаю Вас пожаловать туда с девицей Хун и музыкантами».
Правитель Инь позвал Хун и показал ей письмо с приглашением. Дрогнуло сердце Хун. Она молча собралась и без промедления уехала к себе в терем.
Дома она предалась горьким раздумьям: «Правитель Хуан в Павильоне Умиротворенных Волн не старался скрыть своих намерений, но на сей раз мне, видно, убежать не удастся. Может, лучше сразу кинуться в голубые волны и покончить с этим? Смерти я не боюсь, одна печаль только, что не увижу больше своего суженого. Не довелось заветной мечте сбыться! А самое ужасное — не прощусь я с любимым!» Она оттолкнула от себя столик с ужином, поднялась под крышу терема и принялась вглядываться в ночное небо. Высоко вверху рождался молодой месяц, сверкали звезды, переливалась Серебряная Река. Хун подняла руки к небу и пропела куплет из песни Ли Бо о разлуке. Грустно вздохнула: «Этой песне не стать мелодией Гуанлинсань![124]»
Несчастная гетера спустилась в спальню, зажгла светильник, достала бумагу и, вздыхая, начала письмо. Закончив его, она легла, но долго не могла заснуть — сон не шел к ней. На рассвете кликнула слугу, вручила ему письмо, сто лянов серебра и наказала отправляться в столицу да возвращаться как можно скорее, о чем попросила трижды. Хун говорила и плакала. Слуга взялся утешать ее:
— Не печальтесь. Я мигом обернусь и доставлю вам весточку от молодого господина, который
