вести жестокую и изнурительную антипартизанскую войну.
Так, в августе 1986 года группу лидеров крупных отрядов оппозиции из западных районов Афганистана свозили на экскурсию в Советский Союз. Их хотели склонить к сотрудничеству, показав могущество и богатство «великого северного соседа». Они посетили Москву, Ташкент, Алма-Ату и Бишкек (тогдашний Фрунзе).
Нечто подобное устраивали англичане во время колониальных завоеваний, — привозя в метрополию на экскурсию вождей и князьков воинственных, но бедных племен. Их осыпали подарками, показывали заводы, города, гавани, и те уезжали домой, сраженные увиденным.
Моджахеды, побывавшие в Союзе, были разными людьми: одни после поездки продолжили борьбу, другие заняли нейтральные позиции, и лишь двое склонились к сотрудничеству с «контингентом». Вскоре они были убиты соплеменниками за измену. Подобный финал ждал и Джума-Хана — лидера одного из крупнейших формировании моджахедов, который в 1984 году в Бадахшане перешел на сторону русских. Исламская оппозиция жестоко расправлялась с теми, кто нарушал закон «джихада».
В целом прямые контакты афганцев, как из числа мирных жителей, так и из числа моджахедов, с представителями ГРУ или спецназовцами были скорее исключением, чем нормой. В памяти подавляющего количества афганского населения останутся лишь наводящие ужас дерзкие рейды и налеты спецназа на их землю.
История повторяется, но люди не всегда усваивают ее уроки. Подобные воспоминания об английских интервентах по сию пору продолжают жить среди афганцев, хотя много воды утекло с тех пор в афганских речках. Те воспоминания, видимо, поблекнут и будут почти забыты на фоне последних, еще совсем свежих событий, связанных с участием советских войск в гражданской войне в Афганистане, а предания о «коварных и жестоких англичанах» сменятся подробными рассказами очевидцев об «ужасных русских».
Глава 8
Горы и люди
В феврале восемьдесят девятого последние спецназовцы покинули Афганистан — страну, где они без малого девять лет сражались и гибли во имя идей «интернационализма». О том, что эта война несправедлива с нашей стороны, а главное — совершенно бесперспективна, в той или иной степени догадывались многие из тех, кто в перерывах между выходами на операции задумывался о характере и сущности миссии «ограниченного контингента».
Несмотря на то, что военнослужащие 40-й армии сменялись через каждые два года, чувство, моральной усталости от войны стало проявляться в советских войсках в Афганистане не перед выводом на родину, а гораздо раньше. Уже в середине 80-х годов солдаты и офицеры, прибывающие в эту страну с желанием «хорошенько повоевать» с моджахедами и помочь афганскому народу «отстоять завоевания апрельской революции», довольно быстро осознавали, что местный народ не любит их и не нуждается в их помощи, и они не смогут победить в этой затянувшейся войне, какие бы потери и поражения не наносили моджахедам.
Однако они продолжали воевать и выполняли свою «работу» добросовестно и самоотверженно. Они сознательно шли на риск, хотя понимали, что война закончится для них в любом случае, когда наступит время замены или демобилизации. Можно было бы и поберечь себя. Почему же они продолжали воевать? Почему не уклонялись от участия в боевых действиях? Что заставляло их сражаться с противником буквально до последнего часа своего пребывания в Афганистане?
Большинство наших соотечественников, насмотревшись боевиков с участием Сталлоне и Шварценеггера, начитавшись газет о действиях ОМОНа в Закавказье и Прибалтике, представляли себе спецназовца этаким бесчувственным монстром с чрезвычайно развитой мускулатурой, обвешанным оружием и необременным моралью. Нарисованный образ имеет мало схожего с теми людьми, которые носили форму частей спецназначения в Афганистане.
Безусловно, война оказывает большое воздействие на психику, моральные ценности, образ жизни и поведение человека, принимающего в ней самое активное участие. Ее влияние проявляется как в хорошем, так и в плохом, что есть в данном человеке. Война не делает его лучше или хуже. Она лишь развивает те качества, которые были заложены в нем задолго до начала войны. Никто не расскажет лучше и достовернее о людях спецназа, чем сами спецназовцы, именно поэтому попытка показать облик советского «рейнджера» в Афганистане сопровождается в этой книге их собственными наблюдениями и размышлениями.
Ведение активных и постоянных боевых действий, выполнение наиболее ответственных и сложных задач — вот работа спецназа на афганской войне. Однако из этого не следует делать вывод, что все поголовно военнослужащие частей спецназа однозначно положительно относились к возможности повоевать, и возводили чувство воинственности в ранг главного своего достоинства. Лишь 25 % опрошенных автором солдат и офицеров уверенно и без колебаний признали, что в течение двух своих лет в Афганистане (некоторые офицеры, побывавшие там дважды, имели больший срок) им нравилось воевать, постоянно испытывать охотничий азарт, убивая моджахедов в честном бою. Солдат фарахского батальона выразил свое отношение к войне следующим образом: «Я любил воевать. Надо было бить их сильнее. Мы там не довоевали».
Гораздо большая часть опрошенных заявила о том, что они испытывали желание воевать лишь в течение первого года службы. Затем, по их словам, наступало чувство психологической усталости, апатии, нежелания воевать. Люди пресыщались войной, потому что существует тот предел, после которого человек уже не в состоянии эффективно выполнять свои задачи. От чрезмерных нагрузок и обилия экстремальных ситуаций у значительной части военнослужащих наступал период депрессии, снижения интеллектуальных способностей.
Например, допустимая норма налета на вертолетах для летчиков в условиях Союза составляла 150– 200 часов в год. В Афганистане эта норма доходила до 1000 часов. Чрезмерные нагрузки в течение продолжительного времени приводили к ослаблению защитных механизмов в психике человека. По этой причине в частях ограниченного контингента происходило большое количество несчастных случаев, катастроф и аварий, с человеческими жертвами. Спецназовцы не были исключением из правил, но у них доля небоевых потерь составляла всего 12–15 %, в то же время небоевые потери в частях 40-й Армии достигали 35 % от общего количества.
Люди — не роботы, и война, истощавшая их силы, зачастую, притупляла чувство осторожности и внимательности у одних, и наоборот — обостряла его у других, вырабатывая мощный инстинкт самосохранения. «Я знал нескольких отличных ребят. Они погибли под самый дембель. Они были опытными бойцами, но допустили ошибку, и это стоило им жизни… Когда на операции я чувствовал опасность, я становился очень осторожным», — прокомментировал бывший сержант спецназа свое наблюдение по данному вопросу.
Увы, в Советской армии, воевавшей в Афганистане, не существовало психологической службы, которая могла бы определить оптимальные границы боевых возможностей конкретного человека, адаптированность его психики к военным условиям, его «персональную дозу» пребывания на войне. Как знать, возможно, наличие подобной службы спасло бы сотни жизней наших сограждан на афганской войне…
Примерно 5 % опрошенных признали, что они по разным причинам после первых же выходов на боевые операции поняли, что убивать или самому быть убитым — не их хлеб. Ими двигало как чувство страха, неуверенности в своих силах, так и нежелание воевать, подвергать себя риску. Они постарались занять такие должности на базах спецназа, которые оградили бы их от непосредственного участия в боевых действиях, или хотя бы снизили процент риска.
Никто из опрошенных не признавался в таких «грехах», о которых поведал офицер баракинского спецназа: «Обычно в ротах из 70–80 человек 5–6 солдат были «шлангами» [18]. Были и чмыри, которые косили под больных, пили мочу «желтушников»
