– Кажется, Тома, у меня наконец-то появился повод полюбить ваш сумасшедший Жеводан.
Он взял его под руку и потянул за собой в зал, туда, где мелькала шаль зеленоглазой Марианны де Моранжьяс, гордо посматривающей на него через плечо.
А наверху, перешептываясь с ветром, над огромной пустотой неба сидел на корточках Мани и смотрел, как багровый диск солнца медленно прячется за кромку горизонта, оставляя на земле кровавый рубец. Когда же все вокруг, словно вуалью, накрыло мягкими сумерками, индеец загадочно улыбнулся, прислушиваясь к волчьему вою, который донесся издалека, со стороны берега Лозер. Ему вторил еще один, и этот протяжный голос летел над Ле Гулетом, над темными вершинами гор, над черным кружевом лесов.
Ему не нужно было нарочно что-либо говорить – само его присутствие создавало какое-то напряжение во время обильного обеда с многочисленными блюдами и напитками.
Грегуару де Фронсаку задавали сотни вопросов, совершенно одинаковых, с какими к нему обращались везде после его возвращения из путешествий: и на званых обедах в Версале, и в знатных домах Парижа, и за пределами столицы. Они не были ни более оригинальными, ни более глупыми, ни более бестактными, ни более учтивыми, но во всех сквозило любопытство одного и того же рода, будь то в высшем свете Парижа или в самой отдаленной провинции Франции, где на закате привычно раздавался волчий вой. И каждый раз он отвечал одно и то же, передавая свои рисунки из рук в руки, пока бумага не покрывалась жирными пятнами и потертостями. При этом лицо шевалье всегда оставалось учтивым и предупредительным, как того требовала его роль. Каждый раз он говорил со страстью и убежденностью, что было не очень трудно, если разговор, который он поддерживал, был сдобрен хорошим вином. Иногда Грегуар провоцировал возникновение некоторых вопросов, иногда отвечал на то, о чем его не спрашивали или не успели спросить, и каждый раз рассказывал, как он «был на войне» в Новой Франции.
Марианна некоторое время смотрела на него отсутствующим взглядом. Впрочем, она смотрела так на всех, хотя эта отстраненность от происходящего, читавшаяся в зеленых глазах девушки, могла сыграть с ней злую шутку: ее могли не так понять и смутить еще больше.
Со всех сторон Грегуара окружали бледные лица, на которых ярко-красные щеки казались кровоподтеками. Их блестящие или полуприкрытые глаза, их губы, истекающие слюной и источающие крепкий запах вина, вызывали скрытую усмешку. Неровное гудение голосов мешало сосредоточиться.
Он поискал глазами Мани и увидел его возле дальнего края стола, за который индеец в конце концов сел, прихватив с собой стул из комнаты для отдыха, как только наступила ночь. Мани встретил его взгляд, и Грегуар заговорил громче, обращаясь ко всем одновременно, но прежде всего к хозяевам замка, графу и графине де Моранжьяс.
– Местные жители говорили о том, что у них есть некий священный яд, – сказал он, – но я все же думаю, что это была просто легенда. Мы поднимались вверх по реке Бель Ривьер в течение двенадцати или тринадцати дней, когда один из наших солдат поймал на крючок самое странное животное, которое только можно вообразить. Форель. Да-да, форель, только вместо чешуи она была покрыта черным мехом.
Ответом ему был взрыв хохота.
– Вы над нами смеетесь, шевалье, – послышался сухой надтреснутый голос Жана-Франсуа де Моранжьяса.
– Что ж, меня обвиняют в обмане все, кому я рассказываю эту историю. Но вы не стали бы так говорить, если бы были немного предусмотрительнее. Мани, пожалуйста.
Грегуар поставил бокал на поднос.
Не переставая смеяться, все повернулись к Мани, которого до этого никто не замечал. Все эти дамы и господа предпочитали не видеть смуглолицего человека, которого лакеи обслуживали на полусогнутых ногах, приседая от страха, стоило индейцу лишний раз пошевелить пальцем. Мани поднялся со стула, вынул из-за пазухи бархатную сумочку и спокойно запустил ее через весь стол. От неожиданности гости принялись охать и ахать, а Грегуар с невозмутимым видом поймал скользящую по поверхности стола сумочку, даже не встав со своего места. Гости снова вскрикнули, когда он достал из нее деревянную коробочку и открыл ее со словами:
– Канадский
В комнате повисло молчание. Лишь было слышно, как зашелестели широкие юбки и длинные полы сюртуков, когда приглашенные приподнялись со стульев и вытянули шеи в сторону коробочки, которую держал в руках Грегуар де Фронсак, тоже привставший со своего места. Рыба лежала в складках голубого сатина, покрытая мехом на жабрах, хвосте и на брюшке возле плавников. Шерсть была редкая и местами вылезшая, и это позволяло увидеть серую кожу рыбы без чешуи.
Тяжело упав в свое кресло, граф де Моранжьяс решительно воскликнул:
– Как же все-таки природа эк-стра-ор-ди-нар-на!
Его слова были одобрены дружным смехом. Но когда все немного успокоились, графиня спросила, ни к кому конкретно не обращаясь, намного ли вода в канадских реках холоднее, чем во французских. Герцог де Монкан долгое время молчал, а затем, не поднимая носа от еды, изрек:
– Это доказывает лишь одно: невозможное… иногда возможно!
– Хорошо сказано, – откликнулся Максим де Форе и зааплодировал.
Грегуар закрыл коробочку, а интендант Лаффонт, не уставая изумляться, воскликнул:
– Это открытие, должно быть, принесло вам честь и славу при дворе!
Грегуар открыл было рот, чтобы ответить ему, но решил повременить, увидев, как на лице одного из гостей промелькнула усмешка. Она была настолько ядовитой, словно укус змеи, что все присутствующие погрузились в гробовое молчание. Грегуар выдержал паузу и спокойно посмотрел на ухмыляющегося гостя.
– Я сомневаюсь, – громким чистым голосом произнес Жан-Франсуа, – что шевалье заслуживает все те похвалы, которые вы ему расточаете, господа. Хотя мсье де Форе наверняка со мной поспорит, если, конечно, найдет в себе силы оторвать взгляд от ножек моей сестры. Однако смею заверить вас, у шевалье де Фронсака найдутся таланты вполне комедийного характера! Черт побери! Да будь у меня две руки, я бы даже зааплодировал вам!
Воцарилось молчание. Грегуар, который во время этой тирады и глазом не моргнул, спокойно улыбнулся.
– Жан-Франсуа! – возмущенно воскликнул его отец, граф де Моранжьяс.
Жан-Франсуа застыл с каменным выражением на лице. Граф кашлянул, прикрыв рот рукой, прочистил горло и произнес, повернувшись к шевалье:
– Прошу вас извинить его, мсье.
Лицо Грегуара расплылось в радостной улыбке, его глаза заблестели, и в ответ на извинения графа он только покачал головой.
– Боюсь, что ваш сын совершенно прав, граф, – помедлив, сказал шевалье. – На самом деле… эта рыба не существует.
Он подождал, пока стихнут изумленные возгласы и гости вновь усядутся на свои места и немного успокоятся. После недолгой паузы Грегуар продолжил, адресуя свои, слова преимущественно юной даме, сосед которой не мог оторвать глаз от ее декольте.
– Мой наставник, бальзамировщик из Королевской армии, очень искусный мастер, – сказал он. – Простите меня, пожалуйста, за этот детский розыгрыш.
– Надо ли полагать, мсье, – подала вдруг голос Марианна, – что мораль этой истории такова: никакого Зверя в Жеводане нет. А все, кто верит в него, просто глупцы?
– Полно, дочь моя, – решительно произнес граф, взволнованный таким поведением обоих своих детей. – Полно, это была просто шутка.
– Мораль этой истории, – возразил Грегуар, – в том, что никто никогда не видел дракона или единорога, разве что читал про них в книгах. Выдумки начинают казаться правдой, если облечь их в латынь.
– Осторожно, мсье! – воскликнул герцог де Монкан, вытирая уголки своего жирного рта. – Все закончится тем, что никто вообще не поймет, о чем вы говорите.
Послышалось несколько одобрительных возгласов. Кое-кто снова начал смеяться.
Взгляд Жана-Франсуа оставался таким же бесстрастным. Мрачно посмотрев на Грегуара, он спросил:
– Шевалье, вы натуралист? Капитан? Исследователь. К тому же философ?
