И как на все это реагировал российский самодержец? Да никак. Его не смутила ни полная тревоги телеграмма супруги, ни взволнованное обращение председателя Думы Родзянко: «Надо принять немедленные меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Но царя это не интересовало, его беспокоила лишь судьба семьи — и он поехал в Царское Село. Дальше Вишеры его не пустили и пришлось повернуть на Псков, в штаб Северного фронта. Именно там царь принял решение о создании так называемого ответственного министерства, но Родзянко сообщил, что решение запоздало и умиротворить страну может только отречение государя от престола. К этой просьбе присоединись командующие фронтами и флотами.
Все эти дни Великий князь Михаил Александрович находился рядом с братом. Он не лез к нему с советами, не давал непрошеных рекомендаций: Михаил понимал, какая ответственность лежит на плечах императора и принять то или иное решение он может лишь следуя Завещанию отца, то есть слушаться только самого себя и своей совести. Император принял решение, которого одни от него ждали, а другие, понимая чем это чревато, пришли в ужас.
Вечером император пригласил приехавших во Псков известных думцев Гучкова и Шульгина и объявил:
— Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от престола. До трех часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но затем я понял, что расстаться со своим сыном я не способен. Вы это, надеюсь, поймете? Поэтому я решил отречься в пользу моего брата.
Мало кто знает, чего стоило царю это решение, ведь он принял его после мучительного разговора с доктором Боткиным, который, нарушив врачебную тайну, заявил, что Алексей безнадежно болен и царствовать никогда не сможет.
Отречение Николая II было подписано 2 марта 1917 года в 23 часа 40 минут. В тот же миг Великий князь Михаил Александрович стал императором России Михаилом II. Судя по всему, у него была договоренность с руководителями Думы о том, что его правление должно быть более легитимным, и скипетр он должен получить не из рук брата, а из рук полномочных представителей народа. Именно поэтому буквально на следующий день Михаил подписал манифест о своем отречении от престола. Текст этого документа весьма любопытен, поэтому стоит привести его полностью:
«Тяжкое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне императорский всероссийский престол в годину беспримерной войны и волнений народа. Одушевленный со всем народом мыслью, что выше всего благо родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые основные законы государства Российского.
На некоторое время Михаила оставили в покое и он жил в Гатчине, не принимая никакого участия политической жизни страны. После октябрьского переворота Михаил по собственной инициативе явился в Смольный и обратился с просьбой к правительству узаконить его положение в новой России. Управляющий делами Совета Народных Комиссаров Бонч-Бруевич тут же оформил разрешение о «свободном проживании» Михаила Александровича как рядового гражданина республики. А чуть позже, не иначе как находясь в своеобразном демократическом угаре, Михаил Александрович обратился с просьбой о перемене фамилии — он решил, как и его жена, стать гражданином Брасовым. Его просьба дошла до Ленина, но он этим вопросом заниматься не стал.
А 7 марта 1918 года Гатчинский Совдеп арестовал Михаила Александровича и доставил в Петроград. Туда же были привезены его секретарь гражданин Великобритании Брайан Джонсон, граф Зубов и полковник Знамеровский. Все они оказались в руках уже неоднократно упоминаемого Моисея Урицкого. Видимо, решив подстраховаться, Урицкий не стал брать на себя ответственность за судьбу Михаила и обратился с запиской к Ленину, предложив рассмотреть этот вопрос на заседании Совнаркома. 9 марта 1919 года вопрос был рассмотрен и Ленин подписал соответствующее решение:
«Бывшего великого князя Михаила Александровича, его секретаря Джонсона выслать в Пермскую губернию вплоть до особого распоряжения. Место жительства в Пермской губернии определяется Советом рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, причем Джонсон должен быть поселен не в одном городе с бывшим великим князем Михаилом Романовым».
Уже через неделю Михаил Александрович, его секретарь, а также шофер и камердинер были в Перми. Местные власти, наплевав на сидящего в Москве вождя, тут же бросили гостей в камеры-одиночки. Лишь после вмешательства Бонч-Бруевича заложников выпустили на волю, указав в правительственной телеграмме, что они «имеют право быть на свободе под надзором местной Советской власти».
Провинциальные вожди решению Москвы подчинились и поселили Михаила Александровича в так называемых Королевских номерах — так называлась местная гостиница. Поселить-то поселили, но обязали каждый день являться в ЧК. В остальном особых ограничений в жизни Михаила Александровича не было, а если учесть, что он привез с собой автомобиль, то не трудно представить, сколько он доставлял хлопот местным чекистам: его «ролс-ройс» легко уходил от их допотопных колымаг.
Независимый образ жизни бывшего Великого князя страшно бесил руководителей местных большевиков. Их злоба росла пропорционально корректности Михаила Александровича: за все время ссылки он не нарушил ни одного установленного для него правила жизни. А тут еще успехи колчаковцев и белочехов — за каких-то несколько дней красные потеряли Челябинск, а за ним и Омск!
Звериная злоба взбесившихся выкормышей марксизма-ленинизма нашла выход в кровавом заговоре местечковых вождей. Инициатором стал некто Иванченко, который был членом Мотовилихинского совдепа, комиссаром Перми и начальником городской милиции одновременно. Что за тараканы поселились в его плебейских мозгах, нам никогда не понять, но сей большевик решил тайно ликвидировать Михаила Александровича. Своим замыслом он поделился с заместителем начальника Пермской ГубЧК Мясниковым — и нашел в нем горячего союзника.
Самое удивительно, эта нелюдь — а иначе их не назовешь, не стеснялась предавать гласности свои кровожадные размышления или, проще говоря, философию большевика-убийцы. Хотите верьте, хотите нет, но этот самый Мясников написал воспоминания, за которые его не отправили на каторгу, а опубликовали массовым тиражом. И знаете, как называется книга этого идейного плача — «Философия убийства, или Почему и как я убил Михаила».
Вчитайтесь в небольшой отрывок верного сына партии — и вы поймете, какую мерзость вынесла на поверхность большевистская революция.
«Но что же я буду делать с этими двенадцатью, что охраняют Михаила? Ничего не буду делать. Михаил бежал. ЧК их арестует и за содействие побегу расстреляет. Значит, я провоцирую ЧК на их расстрел?
А что же иначе?! Иного выхода нет. Выходит так, что убиваю не одного Михаила, еще и Джонсона, 12 апостолов и двух женщин — какие-то княжны или графини, и, несомненно, жандармский полковник Знамеровский. Выходит, 17 человек. Многовато. Но иначе не выйдет. Только так может выйти… Собирался убить одного, потом двух, а теперь готов убить семнадцать!
Да, готов. Или семнадцать, или реки рабоче-крестьянской крови. Революция это не бал, не развлечение. Думаю, даже больше, что если все сойдет гладко, то это послужит сигналом к уничтожению всех Романовых, которые еще живы и находятся в руках Советской власти».
На этом я, пожалуй, остановлюсь, так как читать эти изуверские строки без
