Она положила циркуль, села на диванчик и тихо заплакала. Юра присел рядом, обнял ее и прошептал:
— Я вернусь… Обещаю.
— Я буду ждать…
…Юрий Яковлевич допил водку. Бармен, заметив это, предложил:
— Может, еще? За счет заведения.
Гость отрицательно покачал головой.
— Вы откуда сами?
— Из Иерусалима.
— Нет, я в смысле — откуда уехали?
— Отсюда. Из Ленинграда.
— Ну и как? Не жалеете?
Юрий Яковлевич не ответил. Что тут ответить? Чтобы жалеть, надо знать, что было бы, если бы остался.
На первое время остановились у дяди Бори — так звали маминого брата. Врачи в Израиле зарабатывали неплохо, у дяди был собственный дом в престижном районе Иерусалима. Он выделил сестре одну из детских комнат. Договорился с клиникой и оплатил часть расходов на операцию. Остальную сумму внесла мама — практически все, что удалось выручить от продажи мебели, украшений, утвари, плюс накопления.
Но вопрос о собственном жилье оставался актуальным. У дяди своя семья, причем не маленькая. Знающие люди предложили вариант — публично заклеймить бывшую родину, поведать об ужасах, творящихся в Союзе, и, наоборот, воспеть прелести земли обетованной. Тогда сионистские организации помогут и с жильем, и с работой. Но Юра отказался. И не потому, что собирался вернуться. Он же не предатель. Хотя мысль о возвращении не оставил.
Узнав о намерениях племянника, дядя Боря провел с ним политинформацию.
— Во-первых, вернуться тебе не дадут. Как бы ты ни старался. Местным невыгодно — страдает авторитет, да и в Союзе ты теперь никому не нужен. Затравят. Смирись и живи спокойно здесь.
— Но я не могу! Там ребята, там Варя! Она ждет, я обещал! Как, кстати, в Ленинград позвонить?
— Послушай опытного в таких делах человека. Не мучай ни ее, ни себя. Не звони и не пиши. Совсем.
— Почему?!
— Это как болезнь. Чем больше запускаешь, тем тяжелее лечить. Поэтому надо резать сразу. Поверь, не ты первый, не ты последний. А она тебя поймет. Любовь на расстоянии — не любовь, через полгода обоим надоест.
Но я же обещал! Она будет ждать! Мы же пожениться хотели!
— Сколько ждать? Десять лет? Пятнадцать? Я тебя умоляю. А мужчина должен быть при женщине.
Юра аж вздрогнул, представив, что Варя, его Варя, живет с кем-то другим.
— И еще один момент. Так сказать, политический. Ты же не хочешь, чтобы у нее или у ее семьи были неприятности из-за переписки с изменником родины?
— Я не изменник!
— Мы тут все изменники. А то, что неприятности будут, можешь не сомневаться.
— Но мне надо сообщить, что мы долетели, устроились, — не успокаивался Юра. — Дать ей наш адрес, наконец!
— Юрий, я похож на человека, который желает вам с мамой зла?… Да, тебе больно, ей больно, но, если ты напишешь хоть слово, вам будет больнее в десятки раз. Видел бы ты, какие трагедии здесь случаются… Переболей. Тяжело первые полгода. Потом полегчает.
Дядюшка рассказал пару печальных историй из эмигрантской жизни, призывая думать не сердцем, а головой.
Если бы не аргумент о возможных неприятностях в Вариной семье, Юра не внял бы советам.
Первое время Варя снилась ему каждую ночь. И все сны заканчивались одинаково плохо. Они расставались, а он не знал ее адреса и номера телефона. Разыскивал ее, кричал от сердечной боли и просыпался в холодном поту…
Днем было легче, ибо времени на печальные мысли просто не оставалось. Все время уходило на добычу шекеля насущного. Дядюшка помог с трудоустройством — Юру приняли в контору, занимавшуюся проектировкой яхт. Практически по специальности. По вечерам подрабатывал в местном супермаркете, выкатывая в зал тележки с товаром. Три раза в неделю ходил на курсы иврита. В банке взяли машканту — кредит на покупку квартиры.
Маму удачно прооперировали. Предстоял еще дорогостоящий курс химиотерапии, но, главное, она будет жить.
А через три месяца Юра познакомился с Зоей…
Дождь внезапно кончился. Видимо, грозовой фронт двигался с большой скоростью. В баре появились новые гости. Молодая парочка, скорее всего, студенты. Они взяли по одному стакану воды без газа, сели в темный угол, под бюст Вождя и принялись страстно целоваться.
«Как жаль, что я не родился на тридцать лет позже. Впрочем… У каждого времени есть свои минусы и есть свои плюсы».
Сорочка немного подсохла. Юрий Яковлевич поднялся из-за стола, подошел к стойке:
— Благодарю. У вас хорошая водка.
— Всегда рады, — улыбнулся бармен, — заходите.
Он вышел на улицу. До знакомого подъезда несколько шагов. Сердце опять принялось вырываться из грудной клетки, словно невинный узник из каземата.
«Спокойно, спокойно… Я просто спрошу у жильцов, не знают ли они про нее? Конечно, в час ночи это не совсем вежливо, но, если люди хорошие, войдут в положение. Извинюсь, скажу, что рано утром у меня самолет. Давай, не тяни, раз уж пришел…»
Он посмотрел на окна ее квартиры. В одном горел свет. Да-да, это ее окно, он не ошибается. Третий этаж, рядом с водосточной трубой. Однажды Варя захлопнула дверь, а родители уехали на Ладогу, кататься на байдарках. Службы спасения тогда не существовало, поэтому спасать положение пришлось Юре, благо, что окно не было закрыто. Забирался по трубе, без страховки. Забрался.
Дверь в подъезд оказалась с переговорным устройством. Не очень удачно. Могут просто послать. Но выбора не было. Раз свет горит, значит, не спят.
Он набрал номер Вариной квартиры, нажал колокольчик. После третьего звонка в домофоне послышался щелчок от снятой трубки и раздался немного взволнованный женский голос:
— Кто там?
— Простите, ради бога… Я ищу Алехину Варвару… Она жила здесь раньше.
Голос ничего не ответил, но замок двери загудел и щелкнул. Юрий Яковлевич толкнул дверь. Она открылась.
Подъезд оказался довольно чистым, видимо, здесь недавно делали ремонт. Вместо старых деревянных почтовых ящиков новые, металлические. Как и у них в Израиле, из ящиков, словно языки, свисает спам — рекламные листовки. Часть разбросана по полу. Но в остальном вполне пристойно. Кто-то даже поставил кадку с искусственной пальмой и повесил зеркало в раме. Перед ним Юрий Яковлевич остановился и посмотрелся в него. Мачо с лысиной. Красавец списанный.
Лифта в доме не было. Держась за старые деревянные перила, он поднялся на третий этаж. Вместо деревянной, обитой черным дерматином, вход в квартиру теперь охраняла металлическая дверь.
Когда он ступил на площадку, она приоткрылась, и из темноты квартирного коридора донеслось негромкое:
— Здравствуй, Юра…
…То «сочувствую», упомянутое Основателем, относилось к Зое.
Это случилось в ноябре 2002-го. Во вторник. Но сначала была цепочка мелких, вроде бы не связанных друг с другом событий.
