валялась на стуле, уже нет одной пуговицы — стала пришивать. Потом проверила мужнину, одна из пуговиц болталась, взялась за нее.
Из окна, заставленного зеленью, занавешенного, хоть и открытого, проникали в комнату звуки двора.
Переговариваются, расхаживая, куры.
Поссорились из-за чего-то и раскричались воробьи, и сердито рявкнула на них разомлевшая на солнце собака.
Закудахтала несушка, всей деревне сообщая о снесенном яйце.
Кто-то пронес мимо их дома поскрипывающие на коромысле ведра, с кем-то перекликнулся приветным словом.
Услышала приближающиеся к дому громкие голоса, подняла голову, встревожилась.
— Ма-ма! — еще не дойдя до двора, вопил Валерик.— Ма-ма-а!
Она бросилась через кухню и сени во двор, рубашка с воткнутой в ткань иголкой упала на пол.
Сын стоял у крыльца. В руках у него был большущий гриб-боровик: пальцы еле сходились на толстой ножке.
— Ма! — счастливо кричал он.— Смотри! Это я нашел!
Иван шел к ним через двор с двумя сумками в руках и тоже улыбался. Из-за забора завистливо глядели на гриб пятеро ребятишек, провожавших Валерку с его находкой от околицы до самого дома.
— Ма, слышишь? — захлебываясь, тараторил Валерка.—Я папке говорю: вон там должны быть грибы. А он говорит: какие там грибы, там же трава, говорит, низина. А я пошел. Мам, слышь, я смотрю — пенек. Даже посидеть на нем хотел... Подхожу ближе — а это гриб! Ма, хочешь подержать? Только осторожно...— И Валерик передал матери тяжелый, прохладный, с коричневой чуть влажной шляпкой и толстой твердой ножкой гриб.
Она взяла его обеими руками, поднесла к лицу вобравшее в себя запахи лета и леса дремучее чудо— и задохнулась, закрыла глаза...
— Он его всю дорогу на руках, как младенца, нес! — не меньше сына радовался Иван, глядя на жену.
Юля подняла от гриба глаза и засмеялась — легко и освобожденно...
