- Небесные сокровища, - продолжал Енох, не обращая внимания на реплику Тувалкаина, - постигаются верной душой. Если бы ты слушал меня, Тувалкаин, и верил мне, то со временем глаза твоей души увидели бы свет ангельский и свет Божий. А сейчас глаза твоей души закрыты, и ты пьешь из чаши демонов.
- Болтовня! Я только не пойму - твоя она или Иавала-скотовода?..
- Иавал видит плотским умом, он не созерцал пресветлого света Божия, он даже не верит тем, кто рассказывает про ангелов, он только пишет про них.
- А какая разница, Енох?
- Как бы ты не представлял минерал солнечного цвета, который не дает металлической проказы, как бы ни описывал его в своих книгах, если его не будет в твоих руках, ты не станешь его владельцем. Так и Иавал-скотовод. Сколько бы он ни описывал ангелов, он не увидит их.
- Ты же еще не видел ангелов, когда рисовал их на стенах твоего дома?
- Я слышал о них из преданий, идущих от Адама и Евы. И поверил им всей душой.
Казалось, горной дороге не будет конца, но колесницы прогрохотали по горбатому мостику через речку, кони шарахнулись в сторону и при мутном свете луны понесли по равнине.
- Мне помнится, у Иавала в пергаменте что-то написано про то, как мы едем с тобой в город, Енох? - Тувалкаин развернул пергамент. - Как же!.. 'Они выехали на равнину, и снова пошел снег'. - Тувалкаин отдернул полы. Ветер и снег ворвались под кожаный кузов. Тувалкаин рассмеялся. Енох улыбнулся и с наслаждением вдохнул снежный воздух.
- Никогда не привыкну к резким переменам погоды, - пожаловался Тувалкаин.
- После потопа такого не будет, - сказал Енох.
- Да? У Иавала-скотовода в пергаменте нет таких слов, - сказал Тувалкаин, посмеиваясь. Но вот улыбка исчезла. Он внимательно читал.
- Читай вслух, - попросил Енох. Тувалкаин будто очнулся, посмотрел внимательно на Еноха и, подняв пергамент поближе к светильнику, стал читать: - 'Тувалкаин был еще молод и по крутой лестнице...'
41. - 'Тувалкаин был еще молод и по крутой лестнице поднимался легко и скоро, точно обгоняя высокое эхо своих шагов. Пошире приоткрыл кованую дверь в комнату.
В глубине ее на устланной коврами кровати сидела его мать Цилла, одетая по-домашнему, простоволосая, босиком. Возле нее вертелась двухгодовалая девочка, младшая сестра Тувалкаина. Она чему-то по-детски смеялась и к чему-то тянула ручонки. Напротив Циллы, широко расставив ноги, стоял в дорожном плаще Ламех и перекидывал из руки в руку оранжевый тряпичный мяч в виде солнца. Мяч радовал девочку, к нему она тянула ручонки. Тувалкаин поймал себя на мысли, что отец перекидывает из руки в руку свою огромную лысую голову. Ламех обернулся на шаги и вопросительно улыбнулся. Он чуть наклонился и кинул мяч девочке, но она не поймала. Ламех поднял мяч и снова кинул его девочке, и она снова не удержала его, но требовала:
- Мне - солнце! Мне! - Ламех вложил солнце в руки девочки и долгим взглядом остановился на узком полированном ларчике в руках сына. Поежился и вдруг спросил Тувалкаина:
- Хочешь пшеничного вина?
- Не откажусь! - ответил Тувалкаин. Хотел сказать бодро, но получилось натянуто. - Я промок и озяб.
- Цилла, распорядись, чтобы нам принесли пшеничного вина. - Ламех догадался, что именно принес ему сын.
Цилла с дочкой покинули комнату. Девочка капризно требовала солнце.
- Отец, я выковал меч, который обещал подарить тебе!
- Далеко ли находится этот меч, сын? - спросил Ламех не отводя взгляда от полированного ларца в руках Тувалкаина.
- Недалеко.
- И мой сын
