состоянии были бы прервать связь между богом из Племён и его адептом. Но кто может обещать нам, что мы останемся прежними? Мир подвижен, текуч и изменчив; каждый миг изменяемся и мы вместе с ним. Утром ты просыпаешься уже не тем Эданом, которым был вчера. Как может малыш Куллд гарантировать тебе неизменность? Даже Старшие Боги не способны на это!
— Мне необходимо поразмыслить над твоим предложением, сын Пращника.
— Подумай, жрец, подумай. А вот, кстати, и наши светлоликие пожаловали!
Непринуждённо ступая по озёрной глади аки посуху, к свайному поселению приближались Бринн с Ваном т'Ллеу. Боги шествовали неторопливо, наслаждаясь прогулкой, и мирно беседовали друг с другом.
Дождавшись момента, когда они приблизились к помосту и взошли на него, Куллд подскочил к своему светлоликому родителю и заканючил:
— Отче! Позволь мне прогуляться в Пятиградье с этими достойнейшими отроками! Что мне, век вековать на ваших болотах? Скукотища здесь! Тоска зелёная! Хочу мир повидать! Пришибу там всего парочку-другую ургитов, и сразу же домой!
Ван покачал головой:
— Тебе что мать сказала? И думать забудь! Мал ты ещё по белу свету шастать — подрасти да выучись сначала как следует!
— Мал? Да я уже третий век разменял, а для вас, папаня, всё ещё словно ребёнок неразумный!
— Мне лучше знать. Как решил, так и будет, — завершил дискуссию Пращник. — Нам вмешиваться в ход их войны не имеет смысла. В тысячный раз повторяю тебе, сынок: каждый нанесённый удар рано или поздно возвращается к бьющему. Стоит только впустить борьбу в своё сердце — не увидишь конца сражениям!
Горбун лишь нахмурился и ничего не ответил своему отцу-богу. Тот улыбнулся, видимо решив, что его слова возымели должное действие, а затем неспешно удалился, заложив руки за спину и насвистывая себе под нос какой-то незатейливый мотив.
— Возможно, среди Племён он один из величайших; однако у Вана определённо не все дома, — заметил Бринн, задумчиво глядя ему вослед.
— Это точно. Его уже не переделаешь, — со вздохом признал Куллд.
— С моим родителем то же самое, — признался Бринн, — если уж что ему в голову втемяшится, переубедить не удастся никакими силами. Кстати, навещу-ка я его, пожалуй: вдруг он пожелает нам помочь? При участии Огама наши шансы на победу сильно возросли бы. Что скажешь, — обернулся он к Эдану, — поедешь со мной? Здесь недалеко — лиг семьсот—восемьсот. Хотя чуть не забыл: ты же собирался задержаться здесь немного — в гостях у нашего друга Куллда. Думаю, общение с его духами пойдёт тебе на пользу.
Бринн сунул четыре пальца в рот и издал лихой оглушительный свист, от которого даже помост свайного поселения слегка завибрировал. Ветер донёс ему из-за леса ответный птичий клёкот, и вскоре над верхушками деревьев загромыхала летящая колесница, запряжённая тройкой огромных лебедей. На иссиня-чёрных крыльях похищенных у болгов чудесных птиц ярко сверкало отражённое солнце.
Эдан предпочёл не спрашивать у юного бога, каким образом тот мог забыть разговор, которому не был свидетелем. Да и сам Бринн скорее всего не смог бы вразумительно ответить на подобный вопрос.
Лебеди спланировали вниз, но, не найдя достойного места для посадки, вновь с жалобным гоготом набрали высоту.
— Ну ладно. Смотаюсь-ка я к папе в гости. — произнёс Бринн, — встретимся позже, дружище!
Упряжка сделала круг над озером и снизилась вновь; бог, улучив момент, ухватился за борт проносящейся мимо на бреющем полёте колесницы и ловко запрыгнул в повозку. Вышколенные птицы в несколько слаженных взмахов крыльями выровняли полёт экипажа, вскоре он скрылся за сосновым бором, росшим у берега озера.
— Быстрые пташки! — промолвил Куллд, провожая упряжку взглядом. — Из каких краёв взялись такие? Слыхал я как-то одно из преданий о Благословенных веках; если мне не изменяет память, сказывалось в нём и об одном из болгских правителей, который выступил на битву с Племенами, правя в точности такой колесницей...
— Просто повезло. Достали как-то по случаю, — туманно ответил ему Эдан. — Что теперь? Когда мне выпадет счастье пообщаться поближе с твоими духами?
— Торопишься ещё раз побывать на том свете? — ухмыльнулся Куллд. Глаза горбуна сверкнули из-под кустистых бровей, словно две холодные колючие звёздочки на зимнем небосклоне. — Скоро. Собирайся в дорогу, если, конечно, тебе есть что собирать. Мы отправляемся в гости к одному моему приятелю.
ГЛАВА III
Как-то в середине дня, когда любой уважающий себя луговой лопракан погружается в сладкий послеобеденный сон, к поселению приблизился одинокий человек. Одно это уже было весьма необычно, поскольку любой здравомыслящий человек никогда не подходил к местам обитания лопраканов ближе чем на пару дневных переходов. Не то чтобы лопраканы недолюбливали людей — совсем наоборот, они очень любили их; однако любовь эта была чисто гастрономического свойства. Любой представитель сей древней расы предпочёл бы упитанного человека какой-нибудь иной исхудавшей живности, которую с немалым трудом удаётся изловить в лесу; однако с большим удовольствием он позавтракал бы и жирным барашком. С человеками всегда много возни — они сопротивляются, лишат, норовят улизнуть или исколоть голодного лопракана каким-нибудь острым предметом из тех, что люди так любят носить с собой.
У околицы деревни стоял молодой лопракан, погружённый в необычное занятие: обхватив своими лапищами ствол огромного дуба, он тянул его вверх, словно пытаясь вырвать несчастное дерево с корнями из земли. Он был всецело увлечён этим делом, поэтому не сразу заметил беззаботно насвистывающего человека в накидке из птичьих перьев. Тот подошёл к пыхтящему от натуги лопракану и приветливо окликнул его низким вибрирующим басом:
— Привет, сынок! Чем же не угодило тебе старое почтенное дерево?
— Отец говорит, я стану взрослым в тот час, когда смогу выдрать этот проклятый дуб из земли, — не оборачиваясь ответил лопракан. — Вот почему с детства заведено у меня приходить сюда каждый день и пробовать свою силу!
— Воистину, такое упорство достойно лучшего применения, о юноша! — улыбнулся пришедший. — А чьим же сыном ты, богатырь, будешь?
— Странно, что ты не знаешь моего отца, ибо он царь всем луговым лопраканам! — заметил его собеседник, вытер пот со лба заскорузлой ладонью и обернулся. Сын царя всех луговых лопраканов не сразу переварил увиденное: перед ним стоял маленький нахальный человечишка в каком-то дурацком наряде! Каким же образом этой малявке удалось столь искусно имитировать зычный голос взрослого лопракана? Долгие раздумья не были привычны для подростка девяти с лишним локтей в высоту, поэтому он так и не смог отыскать ответ на мучивший его вопрос. После недолгого замешательства он злобно заурчал, растопырил свои огромные лапы и двинулся прямо к оскорбительно ухмыляющемуся незнакомцу. Кувалдоподобный кулак описал в воздухе длинную дугу, но лишь разметал опавшие листья в том месте, где совсем недавно находился некто в накидке из птичьих перьев. В тот же миг лопракан запнулся о невесть откуда взявшийся корень, и по окрестностям разнёсся грохот падения его массивного тела.
— А вот и не поймаешь! — пропищал кто-то у него за спиной. Попытка встать также окончилась неудачей: невидимый силач ухватил его за ногу и быстро поволок по земле, не давая времени подняться. Молодому лопракану оставалось только лишь реветь от чувства собственного бессилия; его скрюченные пальцы оставляли в мягкой земле глубокие борозды. Когда же сыну царя удалось-таки вновь обрести под ногами твёрдую почву, он смог наблюдать ещё более необычную картину. Пришедший глубоко вдохнул, и его грудная клетка увеличилась в объёме раза в полтора. С каждым новым вдохом незнакомец надувался подобно кузнечному меху, на глазах разрастаясь до размеров взрослого лопракана. Впрочем, он не остановился на этом, и вскоре исполинская фигура склонилась над трясущимся от страха подростком. Невообразимых размеров кулак загородил собой весь мир, а громовой голос предложил:
— Ну что, подерёмся?
Так как бедняга не изъявил желания подраться, Ханаль сделал досадливый жест, сложил губы трубочкой и со свистом выдохнул из себя весь воздух, разом вернувшись к своим привычным
