Фаза Урана

лета. Окна жилых домов напротив блестели, как полированная медь. На балконах устало висели геометрические фигуры сохнущего белья.

– Ладно, пора мне, пожалуй, – сказал я, ощущая неловкость. – Спасибо за интересную, насыщенную лекцию. За кофе – отдельное спасибо.

– Всегда к вашим услугам. Кстати, я через час освобождаюсь. Может, пойдем пивка бахнем?

– Да нет, извини, времени мало. Пора мне…

– Пиво из ячменя – это не кофе из ячменя!

– Верно подмечено, но мне действительно пора. Спасибо, Леня.

– Тебе спасибо за ириски.

– Брось, заслужил. Ну, пока.

– Пока.

Мы пожали друг другу руки. Я подошел к дверям лифта и зажег исцарапанную квадратную кнопку. Двери лифта мгновенно раскрылись. Лифтом никто не пользовался с тех пор, как я поднялся сюда. Лифт меня ждал. Преданно, как болонка.

Я зашел внутрь кабины. Увидел сначала свое отражение в пыльном, испачканном следами помады, зеркале. Потом развернулся и увидел Леню.

– Помнишь, как мы взорвали снаряд, – сказал он неожиданно, напоследок, почти серьезно.

Яркий свет, шедший из окна, превратил Леню в фиолетовую тень. Тень улыбалась. Я это не мог видеть, но я это чувствовал.

Ответить Лене я не успел – уже нажал вызов первого этажа. Двери лифта захлопнулись поспешным глухим аплодисментам, и в следующий миг я ощутил, как клетки моего организма целенаправленно движутся вниз. Вниз, к земле и к асфальту.

Я ехал в лифте не больше минуты. За это время я успел изучить табличку о технике безопасности и вспомнить тот день в апреле, когда мы с Леней взорвали снаряд. Нам было тогда лет десять, а снаряду – в пять раз больше. Снаряд остался с войны. Его Леня выменял на три жевательные резинки «Turbo» – баснословная сумма по тем временам. Кажется, мы тогда чуть не взорвали детскую поликлинику…

…Я становился сентиментальным. С этим нужно было бороться…

Да и разговор какой-то глупый вышел.

II. Печень

Однажды, еще в школе, я увидел по местному телевидению сюжет о городской птицефабрике. В сюжете показали женщину, которая протрудилась на фабрике больше двадцати лет. С самого первого дня вся ее работа заключалась в том, чтобы на конвейере вырезать из тушек куриц печень. Делала она это одним, давно заученным движением. Чик-чик. Gallus-gallus.

Сюжет меня поверг в ужас. Неужели, думал я, человеческая жизнь может уйти почти целиком на извлечение печени мертвых птиц? Изо дня в день, из года в год, зимой и летом. Неужели, неужели подобное может случиться и со мной?

Теперь, когда я стал старше, я знаю, что именно это и случилось. Это случилось с большинством жителей нашей планеты. Я знаю, что наша жизнь проходит медленно и уверенно. Медленно и уверенно, как конвейер.

Бедная моя печень…

III. День

1.

Поезд метро, как перепуганный уж, скользил в норе туннеля. Бронированный кабель извивался серпантином и исчезал в темноте. Сырость и гранит тряслись за окнами вагона Приближение станции чувствовалось издалека, словно рассвет. Сначала далекие электрические зарницы обагряли стены туннеля, а затем и сама станция вываливалась с грохотом, наполненная светом, шестиугольными лавками и сонными перронщицами. Кастрированный голос слащавого диктора объявлял остановку и вежливо просил не забывать вещи. Двери брезгливо фыркали и открывались. Люди входили и выходили, сменяя друг друга.

Я знал эту линию метро. Знал лучше, чем наркоман знает свою исколотую вену. Каждая станция инъекцией воспоминаний волновала мозг. В метро я уже не ездил около года и теперь, смешно сказать, радовался каждой минуте под землей, будто крот, сбежавший из зоопарка.

Грязный мрамор. Влажный запах туб. Гретая резина. Поезд метро только что отбыл. Станция пуста.

«Если ты уйдешь, – то я брошусь на рельсы, и меня переедет», – повторяю я. – «Твой поезд уехал, – кивает она в сторону туннеля, – Ты опять ведешь себя, как придурок. Знаешь и себя, и меня» – «Будет следующий – они ходят каждые пять минут. Ты мне не веришь?!» – «Меня ждут, русским языком тебе говорю. Я уже опаздываю. Все, все у нас с тобой. И не кричи – милиционер на тебя уже смотрит» – «Пусть смотрит., как я умру». – Я достаю сигарету, курю. – «В метро нельзя курить», – говорит она. – «Мне все равно». – Кто-то трогает за рукав: «Потуши сигарету, – милиционер, старший сержант, темно-синий китель – Девушка, он к вам приставал?» – «Да… Ист. Хочет броситься под поезд. Мне пора. Я ухожу».

Бросаю на перрон сигарету: «Мне тоже пора» – «Пройдешь со мной», – кокарда блестит трезубцем. «Я ухожу», – держит. Надевает наручники. Толкая в спину, ведет в станционное отделение. С высоты эскалатора вижу: она садится в вагон. Холодные браслеты. Улыбаюсь.

Теперь я освободился.

На линии почти ничего не изменилось. Даже мои сегодняшние попутчики ни чем не отличались от обычных пассажиров, которых можно встретить в вагоне в это предобеденное время жаркого летнего дня. Все те же кочующие от рынка к рынку пенсионерки; невыспавшиеся клерки в пропотевших рубашках;