– Спасибо. Не могли бы вы приготовить чай?
– Да конечно. Вам какой: зеленый или черный?
– Черный.
Марина дошла до лестницы. Остановилась и спросила:
– Сколько сахара?
– Нисколько. Без сахара.
Наконец она ушла. У меня было мало времени. Действовать надо было быстро. Я открыл пакет, достал оттуда одноразовый стакан для десерта, закупоренный крышкой, и круассан, завернутый в полиэтилен. В круассане, между двух ломтиков сыра, прятался шприц, заряженный на два куба – должно хватить. Я закатал у Хмары рукав пиджака до локтя. Вены археолога проступали четко, как карта железнодорожных путей. Я сделал инъекцию. Использованный шприц закинул под фрезерный станок. Снял крышку со стакана и выпил его содержимое. Сладкие иголки газа укололи нёбо.
– А вот и чай, – появилась Марина.
– О! Квасу днесь мне принеси! О, женщина, своим известная коварством! – вдруг закричал гекзаметром, вскочивший с кровати Хмара.
Марина выронила чашку. Чашка разбилась о пол, и коричневая жидкость растеклась по каналам-щелям половиц. В осколках остывала заварка.
– Что это с ним? – испугалась женщина.
– Народное средство в действии.
– За что, о боги, послали вы мне испытанье!?
Хмара расхаживал по комнате и размахивал руками, продолжая во весь голос ораторствовать гекзаметром. Гомер, надо сказать, из него был паршивый. Колбасило археолога не по-детски. Именно так бы выразился Антон, бармен из «Анаконды».
– Нечистые варвары, пришлые с севера, усадьбу ввели в запустенье! Род Джушевских отвеку ославив! Перун Всемогущий! Ответствуй, доколе днесь нам нести униженье!
– Что вы ему дали!? Что вы ему дали?! – затрясла меня Марина.
– Обыкновенный коктейль «Отдуплятор». Кола, грейп-фрутовый сок, молотый кофе. Больше ничего.
– Тяжелым проклятьем нечистых кара брахманов коснется! Дланью великой исторгнет Земля все злодейства!
– Василий Петрович! Василий Петрович! – начал я.
– Просто Петрович. Так воины-други брахмана великого кличут!
– Договорились. Между прочим, Петрович, вы мне экскурсию обещали.
– Петрович премудрый сдержит свое обещанье! В поход присно полный отваги, отправимся днесь!
От недавней лаконичности Хмары не осталось и следа. «Днесь» у премудрого Петровича успело стать словом-паразитом. Его он употреблял и к месту и не к месту.
– Куда вы собрались? – не на шутку встревожилась Марина, – Никуда, никуда я его не пущу. Он болен! Слышите, он болен!
– Оставь, о, женщина! Воинов тех, что в поход собирались! Ада исчадье, космической чуждой планеты закланье! Хочет страдалицу Землю поработить и ограбить!
Петрович решительно направился к лестнице. Я последовал за ним. За нами побежала Марина.
– Не пущу! Не пущу, мерзавец! – восклицала она то и дело.
Мы спустились и вышли за двери. Собака чау-чау все еще спала. Львы продолжали зевать.
– Остановитесь! – умоляла женщина.
– Тебе ль, несчастная, Петровича властную поступь своим остудить появленьем?! – велеречиво отрезал археолог.
– Да, – подтвердил я его мысль и, войдя в азарт, добавил: – Днесь!
– Ах, так? Тогда убирайся! Я тебе не прислуга и не сиделка! Я свободная женщина! Сволочи! Понятно?!
Свободную женщину мы рассердили не на шутку. Она подобрала на дороге консервную банку и с ненавистью швырнула ее в нашу сторону. Банка зазвенела у нас за спинами фальшивым набатом, покатилась. Кажется, Марина заплакала.
На холме убедительным бастионом возвышался многометровый забор танковой части. Над частью сияло маленькое солнце, будто новенький гвоздь, вбитый в голубую обшивку неба. Я помог Хмаре выбраться из такси.
– Да вам не сюда. Вам на «Коммунар» надо, – сказал перепуганный таксист.
– На обратном пути непременно заглянем, – ответил я, расплачиваясь с водителем.
– О, кормчий, твоя колесница была легкоступна! Как ветер она донесла двух героев к презренной твердыне, – подытожил Петрович.
В районе «Коммунар» находился городской дурдом. Таксист, получив щедрые чаевые, унесся на машине прочь, тронувшись со второй передачи. Его совет заехать в дурдом не выглядел пустым фразеологическим
