встреча в 1937 году. Празднование начал с того, что за ленчем распил бутылку вина, подаренную мне к этому случаю Моникой Купер и другими сотрудниками нашей картографической фирмы. Вечером записал в вахтенном журнале:
“Все идет отлично! Сижу в кокпите за коктейлем с шампанским и только что от всего сердца поднял тост за Шейлу и Гилса. Я при полном параде: в смокинге, модных новых брюках, черных ботинках и т. д. Единственное упущение в моем туалете — обычный черный галстук вместо бабочки, которую забыл дома. Свой “смокинг” (из зеленого бархата, сшитый у Шольта незадолго до встречи с Шейлой в 1937 году) я надевал шесть раз во время трансатлантического перехода на “Джипси мот III”, чтобы придать торжественность обедам, но на “Джипси мот IV” облачился в него впервые. Замечу, что ни о каком торжественном обеде здесь не могло быть и речи. При жаре около 30° аппетит не просыпается раньше полуночи или даже на рассвете. Но разве можно жаловаться, если со мной бутылка моего любимого бренди “Коз” — лучший подарок родного Королевского западного яхт-клуба. Вручил мне его старый сатир Тереке (мне всегда кажется, что он вот-вот вытащит из потайного кармана свирель и заиграет гимн Купидону). Значит, есть из чего приготовить коктейль! Чудесный тихий вечер, яхта делает около 7 узлов, а океан на редкость спокоен, почти недвижим. Включил музыку, записанную для меня на магнитофоне Гилсом. Я все собирался попросить его записать разговор Шейлы с ним и, разумеется, забыл, погрузившись в бесконечные хлопоты, связанные с плаванием. Неудивительно, надо было помнить о тысяче вещей и следить за всем сразу.
Пожалуй, это одна из самых лучших ночей в моей жизни. Задуманное мною чудесное приключение выполнено наполовину, только что превысил на 100 миль рекордную дистанцию шестидневного пробега для яхтсмена-одиночки, из всех мне известных, и чувствую прилив горячей любви и нежности к семье и друзьям. Жаль, что их здесь нет, а когда я с ними увижусь, уже не буду чувствовать то, что испытываю в их отсутствии, или, вернее, не буду замечать, как я их люблю.
Люди частенько пристают ко мне с вопросами, связанными с моим возрастом. Пожалуй, они думают: вот человек, способный победить время! Нет, я не настолько самонадеян. Совершенно уверен, что никто так остро, как я, не чувствует быстротечность жизни. Я не надеюсь избежать старения, но зачем сетовать на это. Единственная цель жизни, если нам дано судить о таких вещах, — это делать как можно лучше все, за что берешься. Только тогда испытываешь полное удовлетворение!
Можно ли считать пороком слишком большую любовь к людям? У меня разрывается сердце, когда я думаю о том, что Шейла или Гилс могут умереть. Но это компенсируется невыразимым счастьем, которое я испытываю, вспоминая о радостных моментах, пережитых с ними, когда мы были заняты общим делом. Воспоминания о первом плавании с Шейлой из Америки домой, когда мы были только вдвоем, возродили во мне бодрость. Как дороги мне воспоминания о пережитых тогда маленьких приключениях, радостях и чувстве локтя. А третий обратный переход с Гилсом через Атлантику. Не знаю, придется ли мне когда- нибудь ощущать такую полную радость. По-моему, активная деятельность — неотъемлемый ингредиент глубокого переживания. Рискованные приключения вроде того, на какое я сейчас пустился, самый подходящий для меня образ жизни. Без них я чувствую себя жалким, неполноценным и обездоленным.
Стемнело так, что ничего не видно. Представьте себе, что я испытываю, когда вокруг сгущается темнота, звучит музыкальная мелодия, яхта идет чудесно и вдобавок я еще не закончил бутылку, преподнесенную сатиром, в ней осталось не меньше половины!
Но, увы, мрак наступает слишком быстро. Да, внезапный приход ночи — одно из неудобств тропических широт. Мне больше по душе долгие северные сумерки”.
Во всем же остальном, кроме быстро наступившей темноты, вечер был поистине волшебным. Мне было что отпраздновать: день рождения и рекордный пробег за истекшую неделю. Так ли уж часто можно идти под парусами, попивая шампанское, тогда как яхта плавно скользит вперед со скоростью 7 узлов. Чистый горизонт казался прямой линией, а уходившее солнце окрасило редкие облака оранжевыми отблесками. Месяц поднял свои рога там, где зашло дневное светило. Кажется, впервые за все плавание я настроился на сентиментальный лад; раньше надо мною довлели техника и сплошные хлопоты. Может показаться странным, что только через три недели плавание начало доставлять мне удовольствие. Но так оно и было или так мне тогда казалось.
* * *
Пришлось обойтись без праздничного похмелья. В 02.00 налетел сильный шторм и положил “Джипси мот” на один борт. С трудом выкарабкался из койки, так как спал у подветренного борта, был еще переполнен бренди и благодушным настроением. Начал искать одежду, приняв по возможности самое устойчивое положение, причем опирался на переборку каюты и на койку. Но вдруг меня охватила внезапная паника и я решил, что надвигается катастрофа. Какое уж там переодевание! Схватил только амуницию спасательного линя и нацепил ее на себя, пока выбирался в кокпит. “Джипси мот” лежала на борту, паруса ее окунались в воду, и автопилот потерял над ней власть. Бессилию автопилота нечего удивляться. Даже после того, как я отсоединил автоматическое управление, мне не удалось повернуть румпель. Положение действительно стало угрожающим. Если бы крен увеличился, так что паруса совсем ушли бы в воду, то в открытый входной люк хлынула бы вода и яхта пошла ко дну. “Джипси мот” лежала под всеми парусами, какие только можно было поднять. Я быстро отдал бизань-стаксель (350 кв. футов) и втащил его в кокпит, который почти заполнился, а затем добрался до грота-шкота и, потравив его, освободил грота-гик. Яхта медленно выпрямилась, и мне удалось повернуть ее по ветру, а затем включить автопилот, который теперь удерживал судно на курсе.
Это позволило мне пройти вперед и спустить большой 600-футовый генуэзский парус. Остались только генуэзский стаксель и грот. После того как шторм утих, я переждал несколько минут сильный ливень и примерно в 03.17 поднял большой кливер с бизанью. Хотел опять поставить бизань-стаксель, но раздумал, опасаясь второй ночной тревоги, если яхта снова потеряет управление. Обойдя все еще раз, решил, что позднее надо будет получше отрегулировать тали автопилота.
Меня разбудил стук гика и шум полощущихся парусов. Наступил штиль, и “Джипси мот” повернулась носом почти на чистый восток. Проносились тропические ливневые заряды, небо было закрыто тучами, а поверхность океана оставалась гладкой, как зеркало. Впереди по курсу условия как будто лучше. Опять разболелась нога, не мог понять, что с ней творилось: растянул ли ее заново, или разбередил старое повреждение, когда ночью возился со шкотами. Успокаивал себя тем, что попросту выпил слишком много шампанского.
Не хотелось мне расставаться со своим вчерашним праздничным костюмом, но не до того было, и пришлось его убрать. Решил испечь хлеб, замесил тесто и зажег примус под духовкой. Здорово повозился, так как штиль сменился периодическими шквалами и дрожжи поднялись плохо из-за качки. Хлебопечением мне довелось заниматься при крене 30°.
В полдень, находясь на 6° с. ш. и 23°45
Этой ночью нашел на палубе качурку и перенес ее в более удобное место, на наветренный борт; там спокойнее, чем на подветренной стороне, и птице было за что держаться. Пушистая и упитанная качурка
