Пока меня не сбили с толку,презревши внешность, хвор и пьян,питаю нежность к воробьямза утреннюю свиристелку.Здоров, приятель! Чик-чирик!Мне так приятен птичий лик.Я сам, подобно воробью,в зиме немилой охолонув,зерно мечты клюю с балконов,с прогретых кровель волю пьюи бьюсь на крылышках об воздухво славу братиков безгнездых.Стыжусь восторгов субъективныхот лебедей, от голубей.Мне мил пройдоха воробей,пророков юркий собутыльник,посадкам враг, палаткам друг,—и прыгает на лапках двух.Где холод бел, где лагерь был,где застят крыльями засовыорлы-стервятники да совы,разобранные на гербы,—а он и там себе с морозцапопрыгивает да смеется.Шуми под окнами, зануда,зови прохожих на концерт!..А между тем не так он сер,как это кажется кому-то,когда из лужицы хлебнув,к заре закидывает клюв.На нем увидит, кто не слеп,наряд изысканных расцветок.Он солнце склевывает с веток,с отшельниками делит хлеби, оставаясь шельма шельмой,дарит нас радостью душевной.А мы бродяги, мы пираты,—и в нас воробышек шалит,но служба души тяжелит,и плохо то, что не пернаты.Тоска жива, о воробьи,кто скажет вам слова любви?Кто сложит оду воробьям,галдящим под любым окошком,безродным псам, бездомным кошкам,ромашкам пустырей и ям?Поэты вымерли, как туры,—и больше нет литературы.
1977
' Я почуял беду и проснулся от горя и смуты, '
Я почуял беду и проснулся от горя и смуты,и заплакал о тех, перед кем в неизвестном долгу,—и не знаю, как быть, и как годы проходят минуты…Ах, родные, родные, ну чем я вам всем помогу?Хоть бы чуда занять у певучих и влюбчивых клавиш,но не помнит уроков дурная моя голова,а слова — мы ж не дети, — словами беды не убавишь,больше тысячи лет, как не Бог нам диктует слова.О как мучает мозг бытия неразумного скрежет,как смертельно сосет пустота вседержавных высот.Век растленен и зол. И ничто на земле не утешит.Бог не дрогнет на зов. И ничто в небесах не спасет.И меня обижали — безвинно, взахлеб, не однажды,и в моем черепке всем скорбям чернота возжена,