идти. Куда бы ты пошел?
— К своим. Только к линии фронта, Федор Ипатьевич!
— Ну и глупец же ты, мой юный друг! — с усмешкой воскликнул Федя. — Разве раненый, да еще в одиночку, без прикрытия ты смог бы здесь перейти линию фронта? Нет. А пробраться в тыл к немцу проще. Иди в стороне от дороги, добирайся до жилого места. Свет не без добрых людей, приютят. Подожди нашего наступления.
— Так может быть с Петером и Васькой?
— А почему не может? Вполне допустимо. Если они не тяжело ранены или не убиты в бою.
— Конечно, случается всякое, — согласился Костя.
— А ведь мы скоро опять пойдем в наступление. Не век же нам топтаться на этом рубеже. В первый раз не получилось, во второй получится. За битого двух небитых дают.
В степи темнело по-южному быстро. С Миуса тянуло холодком. И вокруг было тихо, так безмятежно тихо, как бывает только во сне.
Через амбразуру в блиндаж тек зеленый свет луны. Земля спала. И казалось, что на многие километры вокруг никого нет.
— Не люблю я такие ночи, — негромко проговорил Егор Кудинов. — Они вроде бы спокойные, а на самом деле подлые. Ежели немец ракет не пускает, значит, немцу темень нужна, значит, что-то он против нас удумал.
Алеша молча слушал Кудинова, представляя себе его хитроватое, подвижное лицо. Мужик он, кажется, ничего, даже веселый, шутник. Алеше лишь не нравилась его странная манера смеяться. Впрочем, он и не смеялся вовсе, а хмыкал. И у хмыканья был определенный смысл: что бы вы, мол, ни говорили, а у меня на этот счет свое мнение, я сам себе на уме.
На передовом НП было еще двое солдат, но они спали у противоположной стены блиндажа. В эту ночь дежурил Кудинов. Он сидел рядом с Алешей. Стоило Алеше лишь протянуть руку — и он коснулся бы Кудинова.
Пахло полынью. Она росла здесь всюду, лезла в каждую щель. Кусты полыни надежно укрывали и сам НП.
Клонило ко сну. Ресницы склеивались, и трудно было снова раскрыть их. Алеша в первую для него фронтовую ночь дежурил вместе с Егором Кудиновым на передовом наблюдательном пункте, у стереотрубы. Да, это уже фронт, самый настоящий.
— И откуда он только взялся такой паразит, Гитлер? — продолжал рассуждать Кудинов. — Да пошто же сами немцы, которые трудяги, не свернут ему голову?
— Значит, что-то у них не так, как хотелось бы тебе и мне, и всем нам, — раздумчиво ответил Алеша.
Кудинов оживился, заговорил горячее, убежденней:
— Гитлер без народа — никуда. Выходит, сумел он своих подцепить на крючок. Ведь воюют же паскудники!
— Воюют.
— А ты, товарищ лейтенант, видел живого немца?
— Нет.
— Обыкновенный он. Такой, как ты, к примеру. Только жесткий, нет у него душевности нашей. Мы ведь даже во зле отходчивы. А он — нет… Стой-ка! — и после минутной паузы. — Ориентир три, вправо двадцать, дальше пятьдесят фрицы устраивают орудие.
— Что?
— Орудие подвезли, только что.
— То есть как это? — удивился Алеша, но тут же решил, что Кудинов его разыгрывает.
— Подвезли, — повторил разведчик.
— То-то разглядел, — усмехнулся Алеша.
— Услышал, товарищ лейтенант.
— И определил — где?
— Определил. Чему только нужда не научит, — притворно вздохнул Кудинов.
— Тоже мне: вправо двадцать, дальше пятьдесят, — передразнил разведчика Алеша. — Да ни за что не поверю!
— Я ведь на службе. И ты мой командир, и как же я буду обманывать тебя? Может, думаешь, что мне трибунала захотелось? Завтра посмотришь карту и схему ориентиров и все поймешь. А теперь лучше спать тебе, товарищ лейтенант.
Алешу сердила фамильярность, с которой по-прежнему разговаривал с ним Кудинов. Все-таки Алеша — офицер. За одно неприветствие в тылу красноармейцы наряд, а то и гауптвахту получают. Попробуй жаловаться — дисциплина! А Кудинов сразу взял панибратский тон в разговоре с Алешей, и Алеша не мог возразить ему. Боялся попасть в смешное положение. Ведь Кудинов не смолчит, а есть ли более удачная мишень для насмешек, чем необстрелянный юнец! Мало еще Алеше лет, всего восемнадцать, и солидности никакой.
«Ничего. Вот повоюю немного, осмотрюсь, как другие офицеры поступают. И будешь ты, Кудинов, уважать меня», — мстительно думал он.
Кудинов чем-то зашуршал в темноте. Очевидно, полез в карман за куревом. А насчет наблюдения вслепую разведчик смеется над Алешей. Нельзя тут ничего определить, когда не видно ни ориентира, ни цели.
Алеша приподнялся на локте, затем сел и осторожно потянулся к амбразуре, стремясь не опрокинуть стереотрубу. Луна скрылась в туче, и помрачнела степь.
Если бы сейчас встать и пойти вперед, к нейтральной полосе и немецким окопам… Наверное, так никто бы и не заметил, и можно было бы подкараулить «языка», и приволочь его в штаб дивизии. И тогда Кудинов совсем по-другому посмотрел бы на Алешу. Вот, мол, какой он, наш лейтенант.
Но Алеша — артиллерист, ему этого нельзя. Только разведчики за «языками» ходят.
— А минные поля поставлены, Кудинов?
— Есть. Уже подорвалось двое фрицев на нашем поле, — с живостью ответил тот. — Без мин тут никак нельзя.
Внезапно над степью взлетела ракета. Ее зеленый, яркий свет вырвал из темноты напряженное лицо Кудинова, слегка приоткрыл бархатный занавес ночи. Алеша успел рассмотреть впереди смутные очертания высоты метрах в пятистах. По гребню высоты проходил передний край противника. Об этом еще вечером рассказал Кудинов, когда они шли на НП.
Ракета сгорела, как спичка. Она даже не долетела до земли. И снова наступил мрак. И словно боясь темени, немцы повесили над своими окопами еще три зеленые звездочки. Когда и они погасли, куда-то к облакам вдруг потянулись туго натянутые струны трассирующих пуль. Но это уже несколько правее.
— Черт те знает что, — проворчал Кудинов, закручивая цигарку. — Не спится фрицам. Совесть нечистая, оттого и сна нету. Слышишь, товарищ лейтенант, лопата стучит? Пушку окапывают паскудники в том самом месте.
Алеша прислушался. Действительно, что-то скрежетало. Но почему именно лопата? Или Кудинов снова разыгрывает, или нужно иметь невероятный фронтовой опыт, чтобы вот так ориентироваться.
Алеше нужно бы выспаться. Завтра может прийти на пункт сам Бабенко, на целый день. И у Алеши должен быть бравый, свежий вид, как положено.
«А почему именно — бравый? Война есть война», — тут же подумал он, поправил в изголовье шинель и, повернувшись лицом к стене, лег.
— Услышишь, что идет начальство, разбуди. Толкни в бок, я сплю чутко, — наказал Кудинову.
— Начальство больше с вечера приходит, чтобы к утру смыться. А утром Тихомиров и Камов явятся. Жратву принесут. Сколько времени сейчас, а?
— Не знаю, Кудинов.
— Пожалуй, часа три, а то и четыре. Скоро Ганс термосами зазвякает.
— Это что же за Ганс? — спросил через плечо Алеша.
