Небось мигом отыскала бы, будь это что-нибудь съестное! И зачем я позволяю вам изводить себя? Ты меня скоро в чахотку вгонишь. Вот продам я тебя, бесстыжую! Нет сил больше терпеть!
— Госпожа, простите меня, ради бога. Не могла сразу найти, клянусь жизнью нашего господина.
— Поглядите на эту бесстыдницу! Соврет и тут же клянется жизнью князя!
— Нет, бог мне свидетель, нет… — и слезы помешали Нато договорить.
Я больше не в силах был видеть все это и выбежал из комнаты. Спустя некоторое время вышла во двор и Нато.
— Очень донимает тебя княгиня, Нато? — спросил я сочувственно.
— Иной раз, кажется, руки бы на себя наложила, — ответила она и снова заплакала.
— Не плачь, моя Нато, успокойся. Бог милостив. Что бы тебе ни понадобилось, обращайся ко мне: я сделаю для тебя все, что смогу. С сегодняшнего дня ты сестра мне, а я твой брат. Ведь я такой же сирота бесприютный, как ты.
С какой благодарностью взглянула на меня Нато!
— Брат! — проговорила она, схватила меня за руку, поцеловала и, залившись румянцем, убежала в дом.
Сердце у меня в груди забилось, но не так, как от сестринского поцелуя. Ведь в том возрасте, в каком были я и Нато, дружба между юношей и девушкой, не родными по крови, кончается обычно супружеством, если, конечно, ничто этому не помешает.
Не стану утомлять вас описанием моей любовной лихорадки, да, признаться, сейчас всего и не вспомню.
Прошло немало времени с тех пор, как мы полюбили друг друга, и вот однажды, выбрав удобную минуту, я попросил князя, чтобы он разрешил мне жениться.
— Что ты мелешь, парень? Жениться?.. Чего еще захотел!
— Прошу вас, господин!
— Кого же ты выбрал себе в невесты?
— Служанку княгини, господин.
— Служанку княгини?
— Так точно.
— Так точно… — передразнил меня князь. — Да разве на свете нет других девок, кроме моих служанок?
— Что делать, господин, она мне пришлась по сердцу.
— Что? Пришлась по сердцу? Скажите пожалуйста! Нашелся тоже княжеский сын! А больше тебе ничего не пришлось по сердцу, сделай милость, признайся?
— Господин мой…
— Ступай вон. Не бывать этому! Я не отпущу дворовую девку, да и тебе не позволю жениться! Ты мне здесь нужен.
Смел ли я ему перечить? Врагу не пожелаю испытать то, что я пережил, выходя из комнаты князя. Нато дожидалась во дворе. Увидев меня, она сразу же все поняла и принялась плакать прежде, чем я успел сказать ей хоть слово.
И вот этот мой разговор с князем, который должен был принести мне счастье, оказался источником всех моих бед. Дело в том, что князь, который прежде не обращал внимания на Нато, старавшуюся, впрочем, его избегать, после моей просьбы стал поглядывать на нее и, как видно, она ему понравилась.
Однажды я сидел и размышлял о том, как бы уладить мое дело с женитьбой. Вдруг прибегает Нато и бросается мне на шею.
— Нодар, ради бога помоги! Не знаю, как мне быть! Князь как-то странно глядит на меня… Мне страшно. Я, кажется, ему приглянулась. Что делать, скажи?
Кровь бросилась мне в голову от ее слов.
— Избегай его, старайся не попадаться на глаза, сказал я.
— Я и сама понимаю. Скорей умру, чем покорюсь ему! Ну, а потом? Как быть дальше?
— Там увидим. Бог наставит.
Князь в тот же день еще раз подстерег Нато. Та, конечно, не отвечала на его заигрывания.
Прошло недели три, и князь, казалось, забыл о Нато.
Но вот однажды он вызвал меня, велел отнести письмо к одному из его городских приятелей и доставить ответ. Я отправился в город. В этом письме князь, оказывается, писал, чтобы меня не отпускали домой несколько недель. Когда прошло достаточно времени, мне прочли письмо господина и велели возвратиться в деревню. Я тотчас же догадался, с какой целью все это было проделано. На краю нашего села мне попалась навстречу одна старуха.
— Матушка, — спросил я ее, — не знаешь ли ты, как поживает наша Нато?
— Эх, сынок, и не спрашивай!
— Что случилось? Говори, мать, не томи!
— А случилось то, что князь начал к ней приставать. Когда Нато отказалась подчиниться по доброй воле, наш князь, будь он проклят, хотел силой и угрозами добиться своего. Бедная девушка сначала терпела, но, наконец, не выдержала и кинулась в реку. Вот тут же, повыше деревни Наозы, и нашли бедняжку.
Не дослушав ее, я, вне себя от ярости, ворвался к князю.
— В чем дело? Что с тобой? — вскричал тот. — Рожа у тебя перекошена, как у дьявола.
— Где Нато?
— А черт ее знает! Верно, все это твои проделки, собачий сын!
Я бросился на него с кинжалом.
— Что ты делаешь, негодяй?! Помогите, убивают! — закричал князь.
Это были его последние слова. Он захрипел. На крик князя прибежала госпожа. Пораженная ужасом, она взвизгнула и бросилась обратно в свою комнату. Услышав ее голос, я вспомнил, что есть еще кому мстить, и кинулся за нею. Вбежав в ее комнату, я увидел, что она обнимает сына, закрывая его своим телом.
— Нодар, убей меня, но пощади моего Гиго, он невинен перед тобой! — взмолилась княгиня.
— Не убивай меня, я тебе ничего не сделал! — повторил мальчик.
Но я был глух к их мольбам. Опьяненный видом крови, я заколол сына на глазах у матери, а затем прикончил и ее. Потом выбежал во двор, вскочил на коня и ускакал. К вечеру меня настигла погоня. Но никто из гнавшихся за мною не попытался задержать или убить меня. Напротив, они же и посоветовали мне бежать в Ахалцихе. Я послушался совета и на третий день был уже там. В Ахалцихе я немедля явился к муфтию и выразил желание принять веру пророка. На другой день я торжественно отрекся от Христа и принял магометанство. Местные турецкие вельможи осыпали меня подарками. Они посоветовали мне отправиться в Стамбул и записаться в янычары. Я поехал туда и сделался янычаром. Должен тебе сказать, что жизнь моя внешне сложилась прекрасно. Но что творилось в моей душе — об этом знал только бог.
Убийца невинного ребенка, вероотступник!. Совесть не давала мне покоя и доныне терзает меня. На пиру или в бою — где бы я ни был — перед моими глазами всегда стоит окровавленный мальчик и укоризненно говорит мне: «Что я тебе сделал, зачем ты меня убил?»
Сколько раз я искал смерти в сражении! Сколько раз очертя голову бросался в гущу боя, стремясь расстаться с постылой жизнью! Но пуля врага не настигала меня. Вместо того чтобы найти смерть, я приобрел славу бесстрашного бойца и скоро сделался сотником.
Совесть по прежнему терзала меня. В надежде забыться, я занялся торговлей и изрядно разбогател. Все же и это не избавило меня от угрызений совести.
— Боже, простятся ли мне когда-нибудь мои прегрешения? — сказал Осман-ага тихо, задумался и потом сам ответил: —Тайный голос говорит мне, что нет.
— Бог милостив, — сказал Дурмишхан. — Я слыхал, что всякое прегрешение будет прощено, если раскаяться от всего сердца.
— Нет, не может быть мне прощенья, — в раздумье проговорил Осман-ага. — Не дождаться мне его.
