на заседании Совета при наркоме.
— Важны не станко-часы, — докладывал он на заседании. — Что такое станко-часы? Это число станков и рабочих, то есть ресурсы промышленности. А как они используются? Мы учитываем работу станочного парка по потерям — каков процент простоев. И выходит, что станки используются на восемьдесят пять девяносто процентов. Но подсчитаем машинное время станка — время резания, фрезерования, сверления и так далее. Чем больше доля машинного времени, тем, значит, лучше используется станок. Так вот, если мы с этих позиций подойдем к оценке работы заводов, то окажется, что на многих станки используются всего лишь процентов на тридцать — тридцать пять… Надо ввести учет по машинному времени. Он заставит руководителей активнее совершенствовать технологические процессы, добиваться сокращения вспомогательного, подготовительного, заключительного и прибавочного времени, увеличивать число приспособлений, предпринимать другие меры…
Таков был Павлуновский. Мне приходилось позже встречаться с ним и на нашем заводе и на других. Я всегда поражался его способности быстро разбираться в деле и тут же принимать решения. Часто приезжал Павлуновский на артиллерийский полигон — на испытания опытных образцов новой пушки. Если обнаруживались недостатки, он не ругался, не разносил конструкторов, как некоторые другие начальники, а подбадривал. Чем труднее было, тем более чуток бывал он. А ведь люди отзывчивы на добро, очень отзывчивы! И они тянулись изо всех сил, одно умное слово руководителя действовало куда лучше иных долгих и нудных разносов.
В итоге детального обсуждения ведущие специалисты Военно-мобилизационного управления высказались за наш проект специальной дивизионной пушки. Артамонов предложил было связаться с военными, запросить их мнение, но Павлуновский возразил:
— Наркомат тяжелой промышленности изготовит опытный образец и тогда предложит военным товарищам провести его испытание наравне с универсальной и полууниверсальной пушками.
Это было дальновидно. Он понимал, что поклонники универсализма могут угробить наш проект или же будут тормозить утверждение, а для нас дорог каждый месяц, каждая неделя. И Павлуновский пошел сам просить Г.К.Орджоникидзе разрешить нам работать над проектом. Да, крупный руководитель не должен бояться брать на себя ответственность.
Серго Орджоникидзе не только разрешил проектировать, но и приказал выделить в мое распоряжение 100 тысяч рублей для премирования работников, которые особо отличатся при создании дивизионной пушки. Павлуновский передал мне его слова:
— Это дело чести не только вашего завода, но всего Наркомата тяжелой промышленности. Если потребуется помощь, обращайтесь. Не стесняйтесь, пожалуйста.
Я попросил Павлуновского дать необходимые указания на завод и в тот же вечер выехал из Москвы.
Как долог показался мне следующий день! Утром в ответ на расспросы товарищей по КБ я мог сказать только, что наши дела отличны. Служба есть служба, моей обязанностью было сначала доложить директору обо всем, что касалось валового производства. А самому не терпелось еще раз обсудить с коллективом намеченную схему пушки, ее отдельные механизмы и агрегаты, давно уже «поделенные» между конструкторами, уточнить план проектирования, создания рабочих чертежей и запуска в производство опытного образца.
Наконец, мы собрались в нашем общежитии. Настроение было праздничное. Я докладывал все по порядку, стараясь ничего не упустить.
Задача наша была не из легких: дать пушку не позже, чем будут предъявлены АУ универсальные и полууниверсальные орудия, а их уже изготовляли. Если наша пушка не будет готова к этому времени, шансов на успех почти не останется. Риск большой, но выбора нет. Подытоживая свое довольно пространное сообщение, я сказал, что теперь все зависит от нас. Конечно, и от завода, вернее, от директора.
— Не знаю, — добавил я, — как он отреагирует на эту новость, но, когда ему скажут, что это дело чести всего наркомата, Леонард Антонович, полагаю, займет правильную позицию. А мы будем держать его в курсе особенно сложных и серьезных проблем. Это сблизит его с КБ.
Длинных речей не было. Решили заняться рассмотрением общей схемы, а также отдельных механизмов и агрегатов. Еще раз обсудили основные данные, определяющие характеристики пушки, пошел конкретный творческий разговор.
Потом начали выбирать для нашей будущей пушки индекс.
Все машиностроительные заводы, как правило, имеют свой индекс, например, автомобильные — ГАЗ, ЗИЛ, МАЗ и другие. Индекс обозначает принадлежность машины соответствующему заводу, ее класс и особенно необходим, когда в производстве находится несколько машин: он вносит порядок, облегчает пользование технической документацией, технологической оснасткой.
Наш завод своего индекса пока не имел, так как был еще в стадии становления. Выпускаемая им продукция шла под индексом того КБ, которое создало изделие. Теперь же нам полагался свой индекс.
Все высказывались за «Г» — Грабин, мотивируя тем, что начальник КБ разрабатывает идею пушки и руководит всем процессом проектирования и конструирования вплоть до изготовления и испытания опытного образца.
Казалось бы, логично. Но не надо забывать об огромной работе коллектива. Что значит создать новую пушку? Это значит провести конструктивно-техническую компоновку и разработку не только пушки в целом, но каждого механизма и агрегата в отдельности, изготовить рабочие чертежи и технические условия, изготовить и испытать опытные образцы, разработать технологию и технологическую оснастку для серийного производства, изготовить эту оснастку и т. д.
Все это — труд большого и подготовленного коллектива, а поэтому при выборе индекса справедливо было бы подчеркнуть именно коллективный характер творчества, не выпячивая преимущественное положение главного конструктора. Так я считал и высказал эту мысль, поблагодарив товарищей за оказанную мне честь.
После долгих и довольно-таки пылких дебатов мое предложение одобрили. Решили установить нейтральный, так сказать, индекс, который в артиллерии обозначается, как правило, одной или несколькими буквами русского алфавита.
Для начала исключили все буквы, с которых начинались фамилии конструкторов: Боглевского, Водохлебова, Горшкова, Грабина, Киселева, Костина, Мещанинова, Муравьева, Павлова, Ренне, Розанова, Строгова. После недолгих поисков из оставшихся букв алфавита единодушно остановились на «Ф». Вот так и родился наш заводской индекс.
Через день, едва прозвенел звонок, извещавший о начале работы, меня вызвал Радкевич. В его кабинете находился и технический директор. Вид у обоих был озабоченный, но разговор пошел сначала малозначительный, светский, как выражались прежде: о моем здоровье, нравится ли мне завод и его люди, каково настроение конструкторов. Наконец, Радкевич спросил, сможет ли КБ при нынешней загрузке взять на себя еще и проектную работу. Достаточно ли наличных сил или нужна будет помощь?
Тут стало ясно: ему позвонили из Москвы. Я ответил, что мы сможем взять на себя проектно- конструкторскую работу, допустим, проектирование пушки, и справимся с ним. Конечно, если прибавят людей, справимся быстрее.
После этого директор сказал, что накануне поздно вечером его вызывал по телефону Павлуновский и что завтра мы оба должны быть у него. При этом Леонард Антонович повторил уже известные мне слова Орджоникидзе о том, что создание новой дивизионной пушки — дело чести всего Наркомтяжпрома. Я ответил, что для меня и всего коллектива КБ это значит очень и очень много, но нам нужна активная помощь завода.
— Решать задачу будем вместе, — в один голос сказали и Радкевич и технический директор.
От души совсем отлегло. Единственное, что меня беспокоило, пока мы ехали в Москву, как Павлуновский преподнесет Леонарду Антоновичу задание, не проговорится ли, откуда все пошло. Но и Артамонов и Павлуновский показали себя хорошими дипломатами: о моем прошлом приезде — ни слова. Павлуновский предложил нам письменно изложить тактико-технические требования на новую пушку. Это не составило особого труда. В тот же день, точнее, поздним вечером, мы отправились обратно на завод.
