изготовлена из отечественных материалов и на отечественном оборудовании, что очень существенно, особенно в случае войны. Коротко объяснив устройство главных агрегатов, обратил внимание на то, что ствол имеет свободную трубу, которая при необходимости может быть заменена другой даже в боевой обстановке. Все мои объяснения сопровождались демонстрацией соответствующих механизмов.
Вопросов мне было задано немного. Я не понял, удовлетворил ли всех мой доклад. Руководители партии и правительства направились к следующей нашей пушке, а ко мне подошел директор и сказал, что я был слишком краток и что о второй пушке он сделает сообщение сам. Его заявление меня потрясло. Не успел я опомниться — он уже докладывал. Но и Леонард Антонович проговорил недолго. Все направились к полууниверсальной пушке завода имени Калинина, оттуда стал доноситься голос В.Н.Сидоренко, начальника КБ, а я стоял и тяжело переживал свою неудачу. Очень жалел, что не доложил так же подробно, как Маханов, но уже было поздно. Не пойдешь и не попросишь еще раз выслушать тебя по поводу той же пушки. Не было никакой возможности исправить положение, хоть уходи. В общем, горькие мысли прямо роились в моей усталой голове. Вдруг вижу. Сталин отделился от всей группы и направился в мою сторону.
Что это может значить, почему вдруг он направился опять на правый фланг? Я продолжал стоять в стороне, но все мои мысли, только что меня волновавшие, мгновенно испарились, меня стало занимать лишь то, что Сталин идет в мою сторону. А Сидоренко продолжает докладывать о своей пушке.
Сталин подошел к дощечке, на которой были выписаны данные о нашей «желтенькой», остановился и стал внимательно знакомиться с ними.
Я все еще стоял в стороне, затем подошел. Сталин обратился ко мне и стал задавать вопросы. Его интересовала дальность стрельбы, действие всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчета, справится ли расчет с пушкой на огневой позиции и многое другое. Я отвечал. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал:
— Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая.
Мне было приятно слышать столь высокую оценку, но я ничего не сказал, а Сталин повернулся и пошел к группе, которая слушала доклад о следующей пушке.
Я тоже присоединился к группе, осматривавшей выставленные орудия. О новых, опытных докладывали конструкторы, а о принятых на вооружение — военные инженеры Артиллерийского управления НКО. Подошли к зенитной 76-миллиметровой пушке, установленной на шасси грузового автомобиля. Эта конструкция повторяла решение Ф.Ф.Лендера, который, как известно, установил 76- миллиметровую зенитную пушку на шасси автомобиля еще в годы первой мировой войны. Орудийному расчету была подана команда занять места для марша. Красноармейцы выполнили команду нечетко, неловко карабкались на платформу. Не понравилось это Семену Михайловичу Буденному. Он подошел к платформе и сказал:
— Вот как нужно исполнять команду!
Не успели оглянуться, а он уже наверху. У него это получилось так ловко, что вызвало одобрительный смех у всех присутствующих. А Буденный сидит на платформе и поглаживает свои лихие усы. Красноармейцы не сумели повторить вскок столь же четко, как это вышло у него.
Затем направились к 122-миллиметровой корпусной пушке А-19, находящейся на вооружении армии, осмотрели еще ряд орудий, в том числе 203-миллиметровую гаубицу Б-4. За это время не было ни одного перерыва на отдых Наконец пришли к последнему орудию большой мощности. Докладывал начальник КБ Магдасеев. Он был краток. Орудие произвело благоприятное впечатление. Сталин поговорил с рабочими завода, среди которых были и пожилые и молодежь. Поинтересовался, как старшие передают свой опыт молодым и как молодые его воспринимают. В конце беседы сказал:
— Хорошо, что вы дружно работаете. Всякая, даже маленькая драчка пагубно отражается на деле.
На этом ознакомление с материальной частью артиллерии было закончено. Руководители партии и правительства и другие товарищи направились к блиндажам, чтобы оттуда наблюдать стрельбу. Когда они вошли в блиндажи, на огневой позиции раздалась команда «к бою». Орудийные расчеты бросились к пушкам. Артиллеристы действовали четко и только на правом фланге замешкались: не могли перевести 76 -миллиметровую универсальную пушку завода «Красный путиловец» из походного положения в боевое. Внимание всех невольно сосредоточилось на этом. Маханов волновался, однако помочь ничем не мог. Я хорошо понимал его. Любой конструктор остро переживал бы такую неприятность. Через несколько минут нервы Маханова не выдержали, и он, что называется, хватил через край: во всеуслышание заявил, что орудийный расчет никуда не годится. Все на полигоне посмотрели на него с укоризной
Наконец с помощью рабочих орудийный расчет справился — перевел пушку из походного в боевое положение. Но эта заминка, а особенно заявление Маханова оставили неприятный осадок.
Как только орудие подготовили к бою, последовала команда «огонь». Все прильнули к щелям. Грянул выстрел. Полуавтоматический затвор не сработал. Замковый вручную открыл затвор и выбросил гильзу. Последовал второй выстрел, затем третий… Полуавтоматический затвор чаще отказывал, чем работал. Наконец было сделано положенное число выстрелов, подали команду «отбой».
Надо сказать, не только Маханов переживал неудачу, но и я вместе с ним: как-то поведет себя полуавтоматический затвор на наших пушках? И вот команда нашему орудию: «Огонь!» Орудийный расчет выполнил команду четко, это было приятно, но нервы мои сильно напряглись.
— Орудие!
Грянул выстрел, полуавтоматический затвор сработал. Затем второй, третий выстрел и последний.
Все в порядке. От волнения и радости у меня даже дух захватило. Как только орудие умолкло, Сталин сказал Маханову:
— Ваша пушка отказывала, а пушка Грабина работала четко, даже приятно было смотреть.
— Грабин — мой ученик, — ответил Маханов.
— Это хорошо, — сказал Сталин, — но он вас обскакал.
Стрельба продолжалась. Это было зрелище внушительное. Началось с 76-миллиметровых пушек и закончилось самыми крупными калибрами. Трудно передать словами всю красоту этой стрельбы — она показывала, насколько мощна наша артиллерия. Когда закончилась стрельба из последнего орудия, Сталин произнес: «Все!» — и отошел от амбразуры. Выйдя из блиндажа, заговорил негромко, как бы думая вслух:
— Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас еще не решены. Надо быстрее решать и не ошибиться бы при этом. Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда, еще молодые, но они уже есть. Их надо растить.
Мы с Махановым шли рядом с ним, я справа, а он слева, но ни я, ни он не промолвили ни слова — было ясно, что Сталин не с нами ведет этот разговор.
Потом он остановился. Остановились и мы. Сталин сказал:
— Познакомьтесь друг с другом.
Мы в один голос ответили, что давно друг с другом знакомы.
— Это я знаю, — сказал Сталин, — а вы при мне познакомьтесь.
Маханов взглянул на меня с приятной улыбкой, и мы пожали друг другу руки.
— Ну, вот и хорошо, что вы при мне познакомились, — сказал Сталин.
Я не мог ничего понять.
Сталин обнял нас обоих за талии, и мы пошли по направлению к нашим пушкам. Через несколько шагов Сталин опять остановился и сказал:
— Товарищ Маханов, покритикуйте пушки Грабина.
Этого ни один из нас не ожидал. Подумав, Маханов сказал:
— О пушках Грабина ничего плохого не могу сказать.
Не ожидал я такого ответа, даже удивился. Тогда Сталин обратился ко мне:
— Товарищ Грабин, покритикуйте пушки Маханова.
Собравшись с мыслями, я сказал, что универсальная пушка имеет три органических недостатка. Перечислил их и заключил:
— Каждый из этих недостатков приводит к тому, что пушка без коренных переделок является
