называли свои номера, как в метрике записано:
— Первый. Второй. Третий.
Гумпал добросовестно заносил это в свой блокнот. Так добрался он до Ржаголецкого леса. Деревья ему кланялись, грибы снимали шляпки.
Утомившись от хождения по лесу и пересчитав всех зайцев, Гумпал опустил усталое тело на траву под дубом. Вскоре он начал клевать носом и при этом улыбался, глядя на носки своих огромных охотничьих сапог. Он погружался в приятный сон, когда вдруг слова над ухом грянуло:
— А теперь поглядим!
Гумпал вздрогнул и посмотрел по сторонам: что бы это значило?
Кругом тихо, ни один стебелек не колыхнётся.
И вдруг в правое ухо:
— А теперь поглядим, Гумпал!
И пошло громыхать — то спереди, то сзади, то с дубков, то с сосен:
— Теперь посчитаемся, бургомистр!
Гумпал вертит головой, точно флюгер на крыше, а кругом — ни души. В конце концов сон всё же сморил его.
Тут раздвинулись ветки, и возле Гумпала появился сапожник Румцайс.
Да разве это он? Окладистая борода, а в ней роятся пчёлы, на голове — шляпа из сосновой коры. Куртка у Румцайса сшита из кусочков красного кордовского сафьяна. Штаны — в заплатах, за поясом пистолет с дулом, как труба у граммофона. Зато сапожки — любо-дорого взглянуть.
Румцайс подошёл к ногам спящего бургомистра, тихонько оглядел их и мягким сапожницким и ловким разбойничьим движением стянул с Гумпала сапоги.
И ещё раз оглядел высокочтимые ноги, теперь в одних лишь полосатых носках. А потом ущипнул Гумпала за большой палец.
Бургомистр в испуге очнулся:
— Господибожемой! Разбойник!
— Вашими заботами, пан бургомистр, — сказал Румцайс и любезно показал на дорогу из леса: — Вот куда вам идти на Ичин, пан бургомистр.
Дрогнула веточка — и Румцайса словно никогда и не бывало.
— Странный сон, — проворчал Гумпал. Поднялся он с земли, нагнулся, чтоб отряхнуть колени, и не поверил глазам, увидев свои громадные ноги в одних носках без сапог. — Ну, погоди же! — яростно рявкнул он кустам. — Я и в носках дойду, Румцайс. Но на твою голову завтра же свалятся княжеские пушкари!
— Ха-ха-ха! — засмеялся из кустов разбойник Румцайс.
Гумпал шагнул и ойкнул. Шагнул ещё шаг и выругался.
Высокочтимые ноги бургомистра не привыкли ходить без сапог. Бургомистр спотыкался о корни и камни, они словно нарочно вылезали на его пути. Короче, бургомистровы ноги утратили всю свою величественность, и даже камешки потеряли к ним всякое уважение.
Ковыляя, добрёл бургомистр до ичинских улиц. Прохожие только глаза на него таращили:
— Бургомистр топает в одних носках!
И это ещё не всё! Пока Гумпал брёл по бездорожью, он порвал носки и сбил ноги, на большом пальце у него вскочил ужасный волдырь. Чем печальнее становился Гумпал, тем веселее поглядывал волдырь из носка на замужних дамочек, что высовывались из окон.
У башенных ворот на площади Гумпала уже поджидали заседатели из городской управы, и самый старший из них обратился к нему с такой речью:
— Гумпал, вследствие утраты тобой величественности ног, ты уже не бургомистр в Ичине.
Гумпал поплёлся дальше через площадь. В окне замка торчал его светлость ичинский князь. Он жил здесь со своей княгиней Майоленой. Это была такая отпетая парочка, что и не понять даже, кто из них хуже.
Увидев князя, свергнутый бургомистр не удержался и крикнул:
— У вашей светлости в лесу Ржагольце, осмелюсь доложить, ничего себе порядочки!..
— Куа? — спросил князь по французски. — Не слышу! — и приставил к уху ладонь, будто раковину.
— У вашей светлости в лесу завёлся разбойник Румцайс, — съябедничал Гумпал и повертел большими пальцами в полосатых носках. — Надо бы послать туда солдат.
Но его светлость князь обычно слышал только то, что говорил сам император, а всё, что говорили остальные, у него в одно ухо влетало, из другого вылетало. Гумпал ещё и площадь не перешёл, а князь обо всём и думать забыл.
Как Румцайс запер князя в башне
На дерево сидели две сороки, а под деревом Румцайс варил себе разбойничью похлёбку.
Старшая сорока и спрашивает:
— Это он?
А младшая:
— Не он ли это?
— Это я, — кивнул Румцайс и подбросил в костёр поленце. — А в чём дело?
Сороки привели его на опушку леса. Там на буке была прибита записка:
РУМЦАЙС, ЕСЛИ У ТЕБЯ НЕ ХВАТИТ СМЕЛОСТИ ПОИГРАТЬ НА ДУДКЕ В БАШНЕ ЗАМКА, ТЫ ТРУС!
И подпись князя.
Румцайс фыркнул, но тут в бороде у него предостерегающе загудели пчёлы.
— Не ходи туда! — крикнула ему старшая сорока.
А младшая добавила:
— Тебя поймают!
Румцайс пожал плечами:
— Всё равно пойду. Придётся мне сыграть на дудочке, чтобы не посрамить свою разбойничью честь.
Но сначала он зашёл к себе в пещеру. В дальнем её углу стоял сундук, а в сундуке лежал кожаный мешочек. С виду обыкновенный, но не совсем. То он маленький, то раздуется и потом опадёт — в общем, будто живой. Румцайс взял его и зашагал с ним в город Ичин.
За время, что Румцайс жил в лесу, он оброс бородой чуть ли не до пояса, а волосами — по плечи.
Встречные горожане оглядывались на него.
— Да, эдак я и до замка не дойду, — сказал себе Румцайс и свернул в цирюльню мастера Ковырялика. Сел в кресло, бросил шляпу на вешалку и говорит:
— Укоротить бороду и волосы.
Но только Ковырялик взял ножницы и отстриг клок, как в бороде загудело, зажужжало, и из неё полетели лесные пчёлы.
— Господи, — пролепетал Ковырялик. — Начну-ка я лучше с головы.
Провёл он гребнем по волосам — из них высунулась птичка и зачирикала.
— Как же быть? — И Ковырялик беспомощно развёл руками.
— До чего ж ты волнительный, — говорит Румцайс. — Успокойся и дай мне коробку и клетку. Найдётся у тебя?
Стряхнул он пчёл с бороды в коробку, а птичку впустил в клетку. Но теперь Ковырялику не давал покоя мешок, лежавший у Румцайса на коленях. Он то раздувался, будто меха у волынки, то сморщивался, как сушёная слива.
— Не пугайся, — улыбнулся Румцайс. — В нём немного ветра, я нашёл его в поле у леса.
Цирюльник Ковырялик успокоился.
