его за угол двумя пальцами, и заглянул в стеклянную посудину. Да, масса и вправду была удивительной, не похожей ни на что, ранее виденное учеником пана Платона.
— А что мы трансмутируем? — спросил он у трактирщика. — Что это за масса?
Пан Паливец многозначительно пожал плечами. Йошка совершенно запутался, а потому мастер поспешил прийти к нему на помощь, пояснив:
— Уважаемый пан Паливец имеет в виду не то, что лежит в посудине. Он имеет в виду вообще Делание. Возможно, это можем быть даже мы с тобою, — изрек он.
Удивлению Йошки не было предела. Он бегло оглядел себя и, не найдя никаких изменений в своем теле, решил, что просто мастер и трактирщик над ним подшучивают. Юноша уже хотел было сказать что- нибудь смешное в ответ, как в зал трактира вошел толстый, почти такой же толстый, как и пан Паливец, мужчина в красивой одежде и в большом кожаном фартуке с нашитой пивной кружкой, из которой валила, вытекая по стенкам, добрая пена. Фартук указывал на принадлежность толстяка к ремесленному цеху пивоваров. Оглядевшись и заметив сидевших за отдельным столом королевских следователей, пивовар направился прямиком к ним. Подойдя к столу, он с уважением поклонился пану Платону, затем кивнул Йошке и хлопнул по-товарищески трактирщика по плечу:
— Здорово, Паливец.
— Здорово! — воскликнул трактирщик, которому не терпелось познакомить своего товарища с королевскими следователями. — Пан Платон, пан Йозеф, прошу любить и жаловать. Мой старинный товарищ пан Жбанек.
Пивовар учтиво поклонился и, отказавшись от приглашения пана Платона присоединиться к их компании, сказал:
— Паливец мне сообщил, что вы совершаете Великое Делание в нашем Городке. Так вот, я хотел бы помочь всем, чем смогу, благородному Королевскому искусству.
При этом круглое лицо его излучало такое благодушие и доброжелательность, что мастер тотчас же принял приглашение пана Жбанека и вместе с учеником и паном трактирщиком направился к пивоварне.
— Надеюсь, уважаемый пан Жбанек, вы знакомы с дистилляцией? — спросил он, входя в огромную комнату, посреди которой стоял большой медный перегонный куб, начищенный с такой тщательностью, что на его боках отражалось все, что творилось в комнате.
— Вы спрашиваете, знаком ли я с дистилляцией? — изумился пивовар. Он дробно и густо захохотал, отчего живот его заколыхался под фартуком, словно бы взволновалось море во время шторма. — Да каждый уважающий себя пивовар знаком с сим поистине алхимическим способом.
— Прекрасно! — воскликнул мастер. — Тогда пусть Йозеф напомнит нам, что говорится в Библии о четвертом дне Сотворения мира.
Йошка сразу же напрягся, боясь опростоволоситься перед новым знакомым, толстяком пивоваром. Однако напрасно он волновался, священные строки сами всплыли в памяти.
— «И создал Бог два светила великие: светило большее, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью, и звезды. И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы».
— Процесс сей в Великом Делании именуется distillatio, сиречь очистка, то есть дистилляция, — объявил пан Платон, строгим взором окидывая несколько медных перегонных кубов, стоявших в комнате вдоль стены.
Кубы эти были различными по размеру: большими и малыми. Они служили для брожения и очистки, а также для варки пива.
— Однако же, уважаемый пан Платон, у Альберта Великого сей этап называется не дистилляцией, а кальцинацией и проводится совершенно в других условиях, — неожиданно заметил доселе молчавший трактирщик.
— Совершенно согласен с вами, пан Паливец, — тотчас же откликнулся мастер, — но я провожу трансмутацию не по детальным описаниям адептов алхимии, а по дневнику своего товарища, пана Карла Новотного.
Королевский библиотекарь извлек из недр мантии и представил собравшимся в круг исписанные листы бумаги, сшитые грубой черной ниткой, именуемые дневником, который был найден Платоном и Йошкой в склепе. Дневник осторожно переходил из рук в руки, покуда не оказался у пана мельника, неожиданно явившегося в пивоварню. Франтишек бережно взял листы и, пролистав их, с величайшим почтением вернул пану Платону.
— Не смог удержаться, — извиняющимся голосом сказал мельник. — Вы еще не начинали четвертый этап трансмутации?
Мастер успокоил его, что они только лишь начали обсуждение проведения этапа. Неожиданно дверь в пивоварню раскрылась, и перед изумленными алхимиками на пороге предстала жена трактирщика в сопровождении, как всегда, богато одетого бургомистра Городка. Жена пана Паливеца, кою я забыл представить уважаемому Читателю, звалась Анной. Она накинулась было на мужа, назвав его негодным, за то что тот не пригласил ее «на великое таинство, кое проводил глубокоуважаемый мастер пан Платон». Бургомистр тоже неодобрительно заметил, что он, дескать, всегда старался помочь королевскому следователю, а тот ни разу не позвал его поучаствовать в алхимическом Делании.
— Что ж, — развел руками пан Платон, — похоже, что все в сборе. Не хватает только лишь…
— А вот и я! — воскликнула задорным голосом Катаринка, вылетая из большой печи, что стояла посреди комнаты. — Надеюсь, я ничего не пропустила? — с невинным видом поинтересовалась она, оправляя свои цветастые одежды и приставляя метлу в угол комнаты.
— Теперь все, — констатировал Йошка.
Алхимики столпились перед самым большим медным кубом, что стоял во главе остальных перегонных кубов. Пан Платон оглядел куб, развернул белоснежное полотенце и вынул оттуда массу, полученную после вчерашнего брожения в печи мельника, пана Франты. Алхимики осторожно вынули массу, недовольно ворчавшую еще теплыми боками, из стеклянной посудины и положили внутрь перегонного куба. Пивовар, с важным видом потряхивая толстым животом, плотно закупорил крышку перегонного куба и стал возиться с ручками. Он понимал, что сегодня его день, а потому без всяких церемоний распоряжался остальными алхимиками. Мельник бросился по приказанию пана Жбанека осматривать на герметичность соединения с остальными, меньшими кубами. Пан Паливец и его жена разводили маленький огонь, подкладывая в специальный очаг, что находился рядом с кубом, куски угля. Йошка таскал в ведрах воду. Катаринка, не дождавшись приказаний от пивовара, принялась своею метлой подметать пол в большой комнате пивоварни, так как чрезвычайно любила чистоту и порядок. Пан Платон и бургомистр углубились в изучение дневника пана Новотного, поминутно отрываясь от чтения и обсуждая, что имел в виду под тем или иным термином алхимик. В общем, работа кипела весело, и никто даже не заметил, как в пивоварню тихо вошел высокий человек, закутанный снизу доверху в черный плащ. На глаза незнакомца был натянут капюшон. Закутанный в плащ мужчина строго оглядел компанию и, дабы привлечь к себе внимание, кашлянул. Алхимики в мгновение ока обернулись к двери. В воздухе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь тихим звоном мухи, первой проснувшейся после долгой зимней спячки и жужжащей у оконного стекла. Незнакомец явно наслаждался произведенным на всех присутствующих пугающим эффектом и не торопился что-либо сказать.
Наконец первым нарушил молчание Йошка.
— Кто это? — громко и несколько неделикатно по отношению к незнакомцу спросил он у стоявшей рядом и невольно прижавшейся к нему Катаринки.
— Не знаю, — пожала плечами та. — Хотя нет, постой-ка, постой-ка! — воскликнула девушка. — А не тот ли это вор, что попытался украсть из домика алхимика книги и прочие вещи?
Бургомистр громко цыкнул на Катаринку:
— Думай, что говоришь. Это же наш пастор, пан Антоний.
Священник, а незнакомец оказался именно им — настоятелем местного костела, криво усмехнулся своими тонким и, изгибающимися, словно змеи, губами.
— Именно так, — сказал он. — А тебе, дщерь, — ткнул он пальцем прямо в Катаринку, — следовало
