Андрей Битов Пушкинский Дом

Географич.:

Ленинградский роман

Петербургский роман

Ориг.:Воспоминания о герое

Две версии

История с неверным ходом

Исследование одного характера

История с топтаниями и прорывами

История с возвратами и прозрениями

История с уходами и возвращениями

Наконец: Роман о бесконечном унижении

Роман о мелком хулиганстве

На выбор… И поскольку я вместил здесь такое разнообразие «жанров», то даже если все это окажется не роман, — такое разнообразие внутренних тем, на которое как раз и намекается столькими подзаголовками, разве не достаточно для произведения такого объема?

Мы хотели сильно отступить и во всем признаться и объясниться. Нам хотелось сделать виртуозный вид: что мы так и собирались, так и хотели… Мы хотели оправдаться преднамеренностью и сознательностью произведенных нарушений, придумали достаточно образных терминов для пояснения формы этого произведения. Например, горящая и оплывающая свеча — объясняла бы «натёчную форму» романа. Или телескоп — телескопичность, выдвижение форм друг из друга, грубее говоря, «высовывание» — но мы не знали, каким концом в данном случае подносим мы сей телескоп к глазу и к чьему, авторскому или читательскому: образ не работал… Или мы хотели с апломбом пройтись по архитектуре, поговорить о современных фактурах, когда строитель сознательно не заделывает, например, куски какой-нибудь там опалубки, оставляет торчать арматуру — мол, материал говорит за себя…

Но не за меня! Это все чушь. Роман написан в единственной форме и единственным методом: как я мог, так и написал. Думаю, что иначе и не бывает. Вся проза — это необходимость вылезти из случайно написавшейся фразы; весь стиль — попытка выбраться из покосившегося и заваливающегося периода и не увязнуть в нем; весь роман — это попытка выйти из положения, в которое попал, принявшись за него. Было немало случаев, когда автор носился с гениальными идеями романов, которые помещались у него потом в одной случайно оброненной строчке. Но однажды случайно написанная первая строчка, о которой автор никогда и понятия не имел, так долго дописывалась и уточнялась, что оказалась романом.

Ну, что? В чем еще признаться?

Однажды, в очень плохую минуту, этот роман был записан стихами (к счастью, более коротко)…

«Двенадцать»

(Конспект романа «Пушкинский дом»)

Добро, строитель Петрограда!..

Ужо тебе!..

Пушкин

Утек, подлец! Ужо, постой,

Расправлюсь завтра я с тобой!

Блок

Конь — на скале, царь — на коне —
на месте кажутся оне…
(Стоит, назначив рандеву
с Европой,
сторожит Неву
и, дальновидно, пенку ждет —
но молоко — у нас уйдет!)
Под ними — змей! над ними — гений! —
мычит ужаленный Евгений:
бедняга напугал коня —
конь топчет змея и — меня.
Прошелся ветер в пиджачке,
проехал дождь в броневичке —
пока вскипало молоко,
мы оказались далеко:
«Подъявши лапу, как живые,
Стоят два льва сторожевые»,
на льве — герой мой (Лев на льве)
рисует «си» и «дубль-ве».
Итак, процессия Петра,
которой в гроб давно пора.
«Сии птенцы гнезда Петрова»
порхают.
Жизнь идет херово.
За внучком — дед, за бабкой — репка, —
и вождь вцепился в кепку крепко —
«Двенадцать»! Ровно.
Блок считал —
я пересчитывать не стал.)
Им разрешается по блату
прикладом бить по циферблату.
Часы отсчитывает — слово!
Что ново нам, то вам — не ново,
читатель моего романа…
Однако — рано, рано, рано! —
бежит мой Лев в черновике,
за ним — наряд в грузовике:
«Для правды красного словца
поймаем зверя на ловца!» —
но убежать герой мой должен! —
и мы процессию продолжим…
Идее предпочтя природу,
сочтем существенной — породу
(Петропольской погоды вред
нам оправдает этот бред),
и басню о Петре и змее
мы перепишем подобрее:
дождь, ветр и хлад,