Парфененко Роман Борисович
Другое имя зла
Автор выражает глубокую признательность всем...
... И предупреждает, что все слова в этой книге
случайны и не имеют никакого отношения...
24.02.99.
НАЧАЛО.
Часть 1. Рожденные не умирать.
Не было теперь ни тьмы, ни света. Настали сумерки. Серые ночи. Они в отличие, от существовавших прежде 'Белых ночей', не были временем надежды и любви. Они были временем страха. Серые ночи воплотили в реальность все кошмарные сны, подсознательные страхи и боль – запредельную, неизбывную. Все это стало ощутимым и осязаемым. Смерть могла бы стать избавлением, но и она изменила свое значение. Все умершие были обречены на страдания, также как и те, кто пытался выжить. Время умерло, или покинуло этот мир, устав от людей. Пространство, в котором лежал некогда прекрасный город и его живописные окрестности, сжались в рамки куцего восприятия, больного урода.
Добро и зло, борьба которых в прежние времена определяла процесс развития человечества, потеряли всякий смысл. Им на смену пришли боль и ужас, которые спариваясь и тесно переплетаясь, пытались зачать новую форму бытия.
Глава 1.
По развалинам старого города. Прячась в провалах стен. Дальше. Дальше, туда, где можно спрятаться и пересидеть какое – то время, в относительной безопасности. Шли мы. Стук сердец заглушал шум, производимый нашими шагами. Что стало с городом? Как такое могло произойти? Почему именно с нами? Мы и прежде пытались выжить на обломках некогда великой империи зла. За что, все это? Центр – Невский проспект и прилегавшие к нему улицы. Сюда приезжали люди со всего мира и со всего города. Зачем? Да, просто – в бесцельном, хаотичном, броуновском движении, ощутить себя частью этого удивительного места. Никто был не нужен ни кому, и каждый был нужен всем. Они были атомами, молекулами этих улиц. Становились естественными частицами города, как здания, мосты, фонари, рекламные щиты и автобусные остановки.
А теперь? Теперь людей на улицах не было.
С каждым нашим шагом росла уверенность в том, что мы – я и она остались последними из всех подлинно живущих в этом городе. Остальные гроздьями висели на фонарях. Кто за шею, кто за ноги, за руки. Окровавленными ржавыми крюками за ребра. У всех – открыты глаза. Такое ощущение, что все они провожают нас взглядами, в которых нет ничего, кроме боли. Даже останки сожженных. Прикованные к основаниям столбов, к перилам, решеткам, казалось, осознавали наше присутствие. Все – повешенные, сожженные, распятые, посаженные на колья, колесованные и четвертованные, с отрубленными головами – все они, чувствовали нас. Сотни, тысячи неживых не мертвых, кто сосчитает их? Больше всего пугало не это полу – существование мертвых тел, повергало в шок то, что они стали, частью общей картины пустого города. Сам город стал другим. Дома с выбитыми глазницами окон, порванными ртами дверей, с обугленными и обрушенными стенами. Исчезли краски и цвета. Все было серым и отталкивающе холодно- черным вокруг. Мертвое, но каждый кусок камня, каждая обугленная деревяшка, осколок закопченного стекла – были наделены способностью ощущать.
Мы. Я и она. Кажется, встретил ее три дня назад. Кажется потому, что время здесь не определить. Все часовое разнообразие и великолепие определителей времени, в мертвом городе не функционировало. Вначале, пытался, кое-как вести отсчет, хотя бы дней. Сбился и бросил это занятие. Теперь просто пытаюсь выжить, вне времени. Эти попытки осложнены тем, что я не один. Плюс ко всему, я влюблен в нее. Впервые в жизни, по настоящему. Впервые, кого-то, кроме себя. Вспоминаю, как все произошло и понимаю, это – рок. Вот только чей – ее или мой?
Итак, три ориентировочных дня назад… Мне необходимо было, пополнить запасы продовольствия и питьевой воды. Залез в маленький продовольственный магазинчик, коими во все времена был напичкан город. Петроградка не составляла исключения. Остановился у стеллажа и раздумчиво принялся выбирать продукты. Выбор оказался самым обыкновенным: несколько пачек крекеров, мясные консервы, пара плиток шоколада и литровая пластиковая бутылка с минеральной водой. В тот момент, когда готовность уйти начала перерастать в движение, раздался шум. Я быстро привык, к абсолютной, ватной тишине. Никаких звуков, шорохов, кроме тех, что производил сам. Впрочем, был один случай, но слишком загадочный для попытки его осмысления.… И вот теперь, этот, который прозвучал из-за двери, ведущей в подсобные помещения магазина. Шум не просто оглушил, он напугал и ошеломил и без того настороженное, обернутое тишиной сознание. Если пытаться квалифицировать звук, он был скорее шорохом, чем шумом. Я стек в пространстве. И вот уже на полу, сижу на корточках и сжимаю в ладони покрытой холодным, липким потом рукоятку ножа, единственного моего оружия. Длиннойчутьменьшеполуметра,обоюдоострыйстремякровостоками,солиднойгардойитяжелойрезиновойручкой .Купил у одного чудака, которого звали Вадим Марь. Продажа оружия была длянегостилем жизни. Однажды позвонив, предложилкупить гранатомет 'муха' по сходной цене. Мотивировал предложение тем, что любая вещь в хозяйствепригодится. Он был прав, но нет пророков в своем отечестве. Может быть поэтому, Отечества уже не осталось.
Нож был похож на меч гладиатора. Было время, когда очень гордился им. Но никогда не думал, что это красивоеоружие будет единственным предметом способным защитить мою жизнь.
Прошел первичный шок. Вернулась способность размышлять. Это могли быть крысы. Они единственные из живых существ, никуда не исчезли. Пропали все: собаки кошки, птицы. Остались только крысы. Они изменились. Изменился не только размер. Который стал достигать габаритов крупной кошки. Стало другим их поведение. Крысы стали настоящими хозяевами пустого города. Они были прекрасны в своей стремительной внезапности. В таком соседстве устраивало одно, здоровущие грызуны не проявляли ко мне ни какого интереса. Если источником шороха была крыса, самое разумное из всего – убраться из магазина подобру-по– здорову. А вдруг это не крыса? Что если человек? Живой человек! Тогда риск встречи с мутировавшим грызуном был не значителен, по сравнению с возможностью поговорить с выжившим человеком. Кем бы он ни был. Я поднялся. На цыпочках, выставив перед собой нож, тихонько пошел к
