– Не «спокойной ночи», а, например, «доброе утро». А еще лучше нейтральное «добрый день», которое сойдет и в три часа ночи, если будишь приятеля, мистер Бобер! – после встречи в Давосе между сторонами сложились вполне свойские отношения.
– Разве? – прибавило интонацию вины в вопрос США, – Неужели я первый, кто заставляет тебя этой ночью продрать глаза?
– Плохая погода, – как бы в оправдание ворчания поделилась Россия, и это было не кодовое выражение. За оснащенным сенсор-глушилкой [54] окном продолжал сыпаться на головы почетного караула ерш из снега и дождя.
– А у нас просто великолепная. Для съемки со спутника, – многозначительно нажало США.
– Что бы там не унюхали спутники, в России фотографировать больше нечего. Все нескромное мы научились прятать под землю.
Коммутатор издал предостерегающий писк насчет того, что разговор превысил тридцатисекундный лимит. Собеседники послушно отключились во избежание. После кризиса 98-го корпоративные разведки мировых бирж охотились именно за подобными разговорами чтобы точнее прогнозировать падение и рост курсов валют.
Адъютант Элрик Кернкросс с проворством радиста набрал прежние двадцать три цифры (по этикету обязанность до конца беседы возлагалась на беспокоящую сторону), и между Кремлем и Пентагоном снова запутешествовали слова. Министр обороны США Дональд Рамсфильд звонил из Центра обработки данных спутниковой разведки. Он сидел на неудобном алюминиевом, да еще намертво привинченном к полу, стульчике и чиркал отказавшей настольной зажигалкой.
Под носом в пластиковом стаканчике плескалась бурда, именуемая «кофе без кофеина». К нижней губе прилипла сигара. За оснащенным сенсор-глушилкой окном бравые морпехи наряжали рождественскую елку. Щедрое вашингтонское солнце отражалось в стеклах поливаемого шофером из шланга правительственного лимузина. Обычная предпраздничная суета.
– Мистер Гризли, и над Латинской Америкой погода хорошая…
– Прекрасный повод, чтобы помешать мне выспаться. Кстати, у нас тоже синоптики с ума сходят. Позавчера был мороз под тридцать, а сегодня плюс два. Все тает, все по уши в грязи. Жуткий ветер. Пригласи меня на какое-нибудь заседание на Гаити, мистер Бобер, я бы пропарил свои старые косточки.
– То есть, Латинская Америка – это не длинная рука Москвы? – Дональд Рамсфильд был готов запустить отказавшей зажигалкой в голову адъютанта. Центр являлся единственным местом, где министр мог спокойно покурить и не угодить на первые полосы газет. Не иначе – диверсия некурящих. Вспомнились результаты прослушки частных бесед сотрудников – вольнонаемная Джейн Остин, поскольку в суд подать не могла [55], грозилась устроить «марш феминисток против табачного дыма». Тоже мне, Моника Ливински.
За окном прибыла продуктовая машина. Морпехи до поры оставили елку и принялись таскать на кухню тушки индеек, пакеты с мультивитаминизированными соками и мороженными овощами. Делалось это в охотку, с белозубыми улыбками и взаимными подначками.
– И Латинская Америка, и острова Кука, и Антарктида – все это не наши происки. А что там такое любопытное засек ваш спутник? – сотрудник Кремля, не включая ночник, нашарил на тумбочке шершавую пачку «Беломора» и со смаком закурил.
– Я могу переслать фотографии с дипкурьером.
– Подкинь координаты, я с утреца сам ознакомлюсь. Слава Богу, не бедные, тоже спутники запускаем, – зевнув, товарищ Серебро глянул в окно. Погода – дрянь. Только одно окошко все светилось в здании напротив. Там тоже не спали в этот глухой час.
Опять встроенный в телефон таймер предупредил о превышении лимита. Связь прервалась ровно настолько, сколько потребовалось адъютанту повторить набор номера. Дональд Рамсфильд с завистью наблюдал за перешучивающимися морпехами. Потом за поливающим лимузин из шланга шофером.
– Рио-де-Жанейро, – с нажимом сказала Америка.
– Что произошло с Рио-де-Жанейро? Там выпал снег? Или опять международные террористы?
– То есть, русские к появлению в Рио-да-Жанейро мощного источника радиолокационной активности в закрытом для гражданских служб диапазоне не имеют никакого отношения? Также, никакого отношения не имеют русские к переоборудованию обыкновенного двухэтажного здания на улице Америго Веспуччи в боевой пункт управления неизвестно чем с глубоко эшелонированной системой обороны? И русские не будут иметь ничего против, если американская нация предпримет адекватные шаги в отношении бразильцев?
– Перед Сенатом таким тоном выступайте, мистер Бобер. А насчет Рио я так сразу ответить не могу. Надо поспрошать в ГРУ и КГ…, извиняюсь, ФСБ, не их ли операция?
– Вы не знаете, что творят ваши подчиненные? С падения Берлинской стены бардак в России ничуть не уменьшился. – министр придумывал повод уволить Джейн Остин. Феминистки в штабе – это конец национальной безопасности. Пусть торгует в Нью-Йорксокой подземке «вечными» шариками для компьютерных мышек.
– Повсеместный бардак – это наша НАСТОЯЩАЯ оборонная доктрина. Я поспрошаю и перезвоню, – Москва отключилась, не добрав до лимита четыре секунды.
Дональд Рамсфильд кивнул адъютанту, тот, будто официант, перегнувшись через левое плечо министра, набрал следующий номер. Теперь из подъезда N 4 сигнал поступал не в Вирджинию, а на пост АНБ в Якиме, штат Вашингтон. Оттуда на дрейфующий у берегов Норвегии авианосец «Форестолл», далее на борт барражирующего в районе Штудгарта самолета радиоэлектронного противодействия HFB-320 «Ганза» [56] и наконец в соседствующую с Рейхстагом маленькую протестантскую церковь.
Адъютант стал преодолевать барьер из секретарш и паролей речевого кода «Сноб»:
– Дрезденская галерея? Говорит Музей современного искусства, Нью-Йорк. Соедините, пожалуйста, с Бетховеном… Бетховен? Говорит «Метрополитен-опера», соедините, пожалуйста, с Нибелунгом… Нибелунг? Говорит Бременский Музыкант, прошу соединить с Шиллером… –Наконец лейтенант вручил трубку командиру.
– Мистер Лис? Беспокоит мистер Бобер.
– Гутен таг, вы насчет пакистано-индийского кризиса? – сказал ерошащий седой ежик сырых волос полотенцем пожилой немец в старомодных очках вместо контактных линз. Очки он не снимал даже под струями душа. – Я сам собирался вам позвонить, мистер Бобер, – общаясь, немец не переставал любоваться поджарым торсом в запотевшем зеркале, – Дело в том, что мои люди засекли в Бразилии радиолокационный пост высшей категории мощности, – немец насторожился, ему показалось, что кожа на ягодицах стала дряблой, надо срочно принимать меры, – Эта штука появилась буквально из ниоткуда. В самом центре Рио! – немец, прижимая плечом трубку к уху, обмотал бедра полотенцем. Прошлепал банными тапочками к тут же в предбаннике распакованному и услужливо подмигивающему экраном ноутбуку. И кивнул капрал-адъютанту, дескать, подшустри насчет кофе. Герр Лис пил с превеликим удовольствием именно кофе без кофеина.
– Пакистано-индийский кризис подождет. И давно ваши службы обнаружили объект?
– Два часа назад. Меня подняли ни свет, ни заря. А я-то сегодня намеревался отбыть в Южную Корею с дружественным визитом. Как, мистер Бобер, не посетить ли нам Южную Корею вдвоем? Представляете газетные заголовки? Или вам нужно спросить разрешение у Госдепа?
– А американские службы выявили наличие объекта четыре часа семнадцать минут назад, – похвастался министр обороны США и ласково покосился на украшающую стол фотографию. Вместо портрета супруги и детишек в рамку было вставлено фото погодного [57] спутника США «Fairbool 36 end 6», оборудованного солнечными батареями в виде петель Мебиуса, – Я позвонил вам потому, что действительно насторожился. После фолклендского инцидента [58] латино не создавали проблем НАТО.
– А анг… Битте шон, герру Лососю вы звонили? После фольклендского эпизода островитяне [59] имеют самый существенный интерес в указанном регионе. Конечно, после вас.
