Не спит, не ест, то оживленно болтает без умолку, то целыми днями молчит, не моется, не меняет одежду, грубит соседке по комнате, плачет в объятиях соседки по комнате, посылает Оуэну этот мерзкий пакет.
И вот — самая изобретательная ее проделка, проделка, за которую, по мнению Оуэна, ей следовало бы дать премию: однажды, в субботу утром, она получила отпуск из Эйрской школы под хитроумным предлогом, будто ей надо к врачу-ортодонту на Манхэттен, и, сев в такси, отправилась не на вокзал, а к выезду на шоссе в нескольких милях от города, где, будучи молоденькой, привлекательной и явно одинокой, прождала не более пяти минут, пока любезный водитель (мужеского пола) не подобрал ее. Он высадил ее на Пэрчейз, и она, вооруженная бритвой, провела не один час в библиотеке Нью-Йоркского университета, отыскивая в газетах фотографии предателей и убийц ее отца, которые она потом наклеит на лист белой чертежной бумаги и отправит своему брату Оуэну с соответствующей припиской. (Подозревал ли Оуэн, догадывался ли?.. Нет. Да. В общем — нет. Но когда он вскрывал толстый конверт, размашисто надписанный чернилами, руки его дрожали, ибо сестра никогда не трудилась писать ему — если и писала, то очень редко: случалось, пришлет открытку, случалось, шуточное послание в Валентинов день, а как-то раз ко дню его рождения прислала открытку с медвежонком — Счастливого дня рождения, Детеныш; со времени же смерти Мори — ничего.)
Фотографии из газет и подписи:
И пятна крови. Это кровь или просто чернила… Оуэн смотрит с отвращением. Как заколдованный. Это станет одним из памятных моментов в его жизни — не потому, что послание от сестры удивило его, а потому, что не слишком удивило.
На другой фотографии, тоже вырезанной из газеты, — Ник Мартене. Конечно, Ник пожимает руку президенту Соединенных Штатов. Очевидно, это было осенью на церемонии приведения к присяге; оба выглядят старше своих лет оба улыбаются, но в изгибе губ есть что-то вздорное и капризное. Оуэн внимательно изучает снимок и думает, узнал ли бы он своего красавца крестного — настолько тот не похож здесь на себя. Ник обменивается рукопожатием с президентом. Наконец-то. В кругах, к которым принадлежали Ник и Хэллеки, про Ника говорили, что он «до смерти честолюбив», но произносилось это всегда шепотом, с комическим ужасом; так или иначе, думал тогда Оуэн, честолюбие — будь человек даже до смерти честолюбив — не обезображивает того, кто так смело движется к успеху. Отец Оуэна оказал Нику безмерную услугу, предложив ему работать в Вашингтоне в своей Комиссии, но и Ник оказал мистеру Хэллеку безмерную услугу — это не секрет. Не секрет, однако, и то, что Ник, так сказать, выставил мистера Хэллека из Комиссии, а после его смерти перешагнул через его труп и сел в его кресло.
Оуэн, конечно, все это порвал. Тотчас же.
А потом сказал приятелю, умудрившись вполне естественно улыбнуться: «От какой-то психопатки».
— Но что тебе известно, что ты можешь доказать, — спрашивает Оуэн, молит Оуэн, — Кирстен, прошу тебя…
Они идут по узкой дорожке друг за другом, высоко над изрезанной водоворотами, бурно вздымающейся красавицей рекой Гудзон, далеко за городом. Кирстен идет впереди. Шагает быстро, не обращая внимания на грязь, налипающую на туфли. Не обращая внимания на яркое, как обычно в конце зимы, небо, на ветер, от которого стоящий неподалеку лес весь в темных мечущихся тенях — грачи, скворцы, стаи птиц, перекликаются, зовут друг друга, кричат злобно, отчаянно, но (рассуждает Оуэн, не может рассуждать иначе Оуэн) так ведь обычно и кричат птицы, это звуки, необходимые им для общения.
Пронзительный, гневный щебет и гомон. Однако Кирстен глуха к нему, Кирстен быстро шагает впереди, ничего не видя, не слушая Оуэна, едва ли даже сознавая его присутствие.
— Ты не в себе, — говорит он, — ты втягиваешь меня во что-то больное, безумное, нелепое и безнадежное, несчастье произошло ведь без свидетелей, официально причина смерти — остановка сердца, неужели ты думаешь, кто-то заставил его съехать с дороги, неужели ты думаешь, кто-то заставил его покончить с собой… Заставлял его напиваться каждый вечер!.. — Оуэн хочет схватить Кирстен за плечо, вынудить остановиться, но ему самому на грудь словно опустилась чья-то рука, надавила с силой, и дышать стало трудно.
