сторонам, задумчиво и неуверенно потрогал свои короткие пшеничнорыжеватые усики, и обеспокоено объявил:
— Господин командор, похоже, приближается сильный шторм!
Погода определённо начала меняться, причём, не в самую лучшую сторону. Восточная четверть неба неожиданно наморщилась светлосерыми перьевыми облаками, за ними — на самом горизонте — появились иссинячерные бока грозовых туч. Ветра попрежнему не было, но стало както очень уж тихо, а в воздухе поселилась тоненько попискивающая тревога…
— Что же это? Откуда взялась такая духота? — Егор торопливо провёл рукой по лицу, смахивая крупные капли холодного пота, которых ещё минуту назад не было и в помине, тронул за рукав капитана «Кристины»: — Фруде, срочно проводите меня в каюту полковника Солева!
У лестницы, ведущей во внутренние помещения бригантины, нервно покуривал свою фарфоровую трубку Ерик Шлиппенбах:
— Княгиня Александра говорит, что дела у полковника совсем плохи…
«И курительную трубку генерал держит не поздешнему!», — продолжал упорствовать в своих подозрениях внутренний голос. — «Так товарищ Сталин — в художественных фильмах двадцатого века — её держал. Подозрительный тип — этот Ерик Шлиппенбах, так его растак…».
Егор, следуя подробным указаниям генерала, спустился по лестнице вниз, по узкому коридору прошёл направо, предварительно постучавшись, приоткрыл низенькую дверь и вошёл внутрь. В нос тут же ударил неприятный и тяжёлый аромат армейского госпиталя: пахло спёкшейся кровью, настоявшимся гноем и полной безысходностью.
В тесной каюте стояла узкая койка, привинченная к палубе, крохотный столик и два табурета. На бронзовом крюке, вбитом в деревянную стену, висел масляный светильник, разбрасывая вокруг себя тусклый, серожёлтый свет.
На кровати, чуть слышно постанывая, лежал Илья Солев. Его черноволосая голова безвольно моталась из стороны в сторону, глаза были плотно закрыты, восковобелое лицо, покрытое мелким бисером пота, несимпатично перекосилось на сторону — в волчьем оскале. По подбородку больного стекала тоненькая струйка крови — вперемешку с жёлтыми сгустками гноя.
Санька сидела на низком табурете и аккуратно капала из пузатой склянки в кружку с водой какуюто вязкую, светлозелёную жидкость. Покончив с этим важным делом, она подняла на Егора свои огромные, небесноголубые глаза и тихо проговорила:
— Похоже, Илье уже ничем не помочь. Умирает. Как в таких случаях говорил покойный доктор Карл Жабо: — «Кровь заржавела и понемногу закипает». Странно это всё. Такое впечатление, что полковник гниёт изнутри…
— Сашенька! — ласково позвал Егор. — Шторм надвигается, надо успеть до его начала вернуться на наш корабль…
— Как это — вернуться? — непонимающе нахмурилась Санька. — Ты что же, предлагаешь — бросить здесь умирающего Илью? Как тебе не стыдно предлагать мне такое?! Вот уж, не ожидала! Я ещё, называется, командор…
— Там, на «Короле», остались наши с тобой дети. Ты не забыла, часом, про это?
— Дети? — лицо жены стало растерянным и испуганным. — Петенька и Катя! Как я могла запамятовать? Но ведь — Илья умирает…. Может, ты уплывёшь к близняшкам, а я останусь здесь? Нет! — сама же и ужаснулась собственному предложению. — Нет, так тоже нельзя! Что же нам делать, Саша? Что — делать?
Ответить чтолибо Егор уже не успел: страшный удар бросил его прямо на койку, где лежал умирающий Солев. Впрочем, в каюте попадало всё и вся: Санька, табуреты, склянки с лекарствами, стоящие на столе. Даже масляный светильник сорвался со стены и упал на кровать рядом с Егором. Ещё через дветри секунды тесное помещение каюты начало заполняться едким дымом: это мгновенно вспыхнула льняная простынка, выполнявшая функции больничного полотенца — для обтирания потного лба больного…
«Вот и дождались: с неожиданного удара шквалистого ветра начался обещанный шторм!», — подумал Егор, набрасывая на пламя первое, что подвернулось под руку. А именно, кафтан Солева, которым полковник и был укрыт. Огонь, естественно, тут же потух, но потух и масляный светильник, в каюте стало темно — хоть глаз выколи.
Преодолевая сильную качку, Егор с трудом добрался до двери, распахнул её до упора, вставил специальный крючок в скобу, вбитую в стенку коридора именно на случай сильного шторма, чтобы дверь не мотало из стороны в сторону. В помещении стало гораздо светлее.
«Это, братец, временно. Просто ещё не успели прикрыть палубный люк», — тут же подсказал заботливый внутренний голос. — «Раз пришёл шторм, значит, и люк скоро закроют. Надо срочно разобраться со светильником…».
Стараясь не мешать жене, он взял в руки потухший масляный фонарь, с помощью кресала снова зажёг крохотный огонёк на кончике фитиля, бережливо прикрыл оранжевожёлтый язычок пламени стеклянным колпаком и накинул дужку светильника на бронзовый крюк.
— А он не свалится снова? — обеспокоено прокричала Санька, пристёгивая безвольное тело полковника к койке специальными кожаными ремнями.
Егор вытащил изза пояса пистолет, ловко разрядил, и, взявшись за ствол, двумя сильными ударами дополнительно загнул кончик крюка. После этого он соскочил на пол каюты, обхватил жену за плечи и, приблизив свои губы к её уху, сообщил:
— Саня, я наверх! Узнаю, что там и вернусь…
— Иди! — нетерпеливо отмахнулась Санька, лихорадочно пытаясь нащупать пульс на запястье Солева.
На палубе бригантины творилось нечто невообразимое. Буквально со всех сторон страшно и безостановочно выло, гремело и ухало. Ветер крепко — на добрые шестьсемь секунд — прижал его тело к палубе, которая была очень мокрой и скользкой от многочисленных вееров морской воды, регулярно перелетавших через корму. Наверху, как показалось над самой головой, сверкнула яркая, беложёлтая молния, ещё через пятьшесть секунд по ушам больно ударил неожиданногромкий раскат грома.
Ветер решил коварно переменить тактику: он неожиданно приподнял человеческое тело над палубой и сильно бросил его вперёд…
Егор, влекомый вперёд взбесившимся воздушным потоком, смог остановиться, только крепко обхватив обеими руками мачту, в ту же секунду почувствовав, что рядом с ним мачту обнимают ещё чьито сильные руки.
— Это я, Фруде Шлиппенбах! — прокричал ему в ухо невидимый сосед. — У штурвала стоять совершенно невозможно, сдувает…. Пришлось его заклинить намертво…. Теперь идём прямо по ветру…. Больше ничего сделать нельзя…. Такой сильный шторм…. Настоящий тропический ураган…
Гдето рядом прозвучал резкий хлопок, словно бы какойто неведомый великан выстрелил из своего великанского пистолета.
— Бомкливер разорвало! — пояснил капитан «Кристины». — Он был последним…. До этого уже лопнули все стакселя и топселя…. Хорошо ещё, что мы захватили с собой комплект запасных парусов…
— Что с остальными кораблями? — перекрикивая вой ветра, спросил Егор, задирая голову вверх: там, в обрывках различных снастей и канатов, бешено приплясывали на ветру только какието жалкие лохмотья и длинные светлые ленты, бывшие когдато надёжными корабельными парусами. Только фамильный флаг князей Меньшиковых — с чёрной златоглазой кошкой на розовоалом фоне — продолжал гордо реять, надменно презирая все ураганы этого бренного и безумного мира…
— Не знаю…, — честно ответил Фруде. — К корме не пробиться…. Но, думаю, все они давно уже отстали…. Только многометровые волны — за кормой…
Ветер не стихал ни на минуту, «Кристина», мелко дрожа всем корпусом, неудержимо неслась вперёд. Куда? По словам Фруде получалось, что большей частью на запад, но иногда, когда ветер ненадолго менялся, то и на югозапад.
Изредка бригантина, подпрыгивая на волнах, отрывалась своим днищем от водной поверхности. Тогда в животе — на краткий миг — ощущался ледяной холод, а в голове поселялись серьёзные сомнения:
