ословакившихся немцев. Еще – пришлось дополнительно привлекать структуры, не принадлежащие «Новому абверу», но сотрудничающие с ним: националистов, антиглобалистов и радикалов из «Гринпис». Народ не надежный, поэтому Лахузен использовал их в темную и только на периферии подконтрольной зоны.
Еще потребовалось залегендировать присутствие одних и тех же десятерых людей в одном и том же месте на протяжении нескольких дней. Увы, «Новый абвер» в отличие от старого вынужден экономить. В прежние годы абвер, заплатив хозяину, взял бы пивную в аренду и не допустил бы в заведение ни одного постороннего. Теперь же пришлось прикрываться удостоверением Интерпола, и сочинять для директора «У калиха» дезу о засаде на международного преступника. Удостоверение, разумеется, Лопес обеспечил подлинное, и надумай кто проверять легенду звонками в представительство Интерпола в Праге, получил бы официальное подтверждение полномочий Лахузена.
Третий день основная группа, рассредоточившись по «У калиха», пила кофе, питалась чешской кухней и ждала. Лахузен не признался бы даже пастору на исповеди, что в глубине души надеется на тихий, бескровный вариант. Надеется, что объект охоты не проявит себя, не придет за интересующим его предметом. Пусть «Новый абвер» получит от Лопеса не самое высокое из возможного вознаграждение, зато обойдется без нервотрепки. И этими мыслями Лахузен сам себе не нравился. Неприятно осознавать, что он стареет, что его тянет к покою, тянет прочь от схваток.
Закурив сигару, Лахузен отложил дважды прочитанную газету «Лидова демокрацие» на немецком языке и обвел глазами центральный зал пивного ресторана. Его агенты, для отвода глаз занимаясь кто чем, не нарушали режим бдительного ожидания. Немцы они и есть немцы, пусть даже и вынуждены жить вне исторической родины, дисциплина для них – мать и отец.
Охвати вдруг Лахузена такое патологическое желание, он мог бы за эти дни заучить наизусть самые известные цитаты из совсем несмешного и очень тупого романа, которыми исписаны многострадальные стены ресторана. Поразительно безвкусного ресторана во всех смыслах. И в смысле дизайна тоже. Слишком светлые залы при слишком высоких потолках создают дискомфортное ощущение пустоты. Интерьер «У калиха» – полнейший разнобой стилей, какая-то гремучая помесь народной пивнухи с рестораном категории люкс. И нет ни какого спасения открытому глазу от этого безмозглого Швейка, от его тупоносой рожи и неказистой фигуры, напоминающей мешок со свиными потрохами, он везде: на дверях, на спинках стульев, на посуде, на салфетках, на меню, в меню, на солонках, на передниках обслуги, на пепельнице, на сливном бачке унитаза. По всем шкафам и полкам рассажены куклы-Швейки. Пробки-Швейки на графинах, Швейки-вилки, Швейки-втыкалки для бутербродов...
А лже-Швейка, в поисках подачек шляющегося по залам в костюме рядового австро-венгерской армии, этого толстомясого, потного, навязчивого, дешевого актеришку Лахузен убил бы лично с превеликим удовольствием. Ряженый Швейк приставал к туристам, конечно же, отрабатывая жалованье какой-то местной турфирмы. На разных языках предлагал ездить в Карловы Вары и тому подобную глушь. В ответ на приставания там и сям рассредоточенные люди Отто натянуто улыбались.
И вообще... народ, который выбрал для своего олицетворения такого убогого героя как рядовой Швейк, вряд ли заслуживает, как говаривал старина Гейдрих, большего чем барак концлагеря.
Под влиянием мыслей о концлагере Лахузен перевел взгляд на пана Новотны, с важностью жирного павлина орудовавшего на разливе пива. Макушку кельнера Новотны прикрывала почти турецкая шапочка, а из зубов свисала трубка с длинным чубуком. Отто вспомнил досье на Новотны, переданное позавчера чешским национал-социалистом Вацлавом Шмитцером. Пан Новотны действительно не курит – это подтверждалось трехдневным наблюдением, трубка не более чем...
На этой мысли Лахузена одно из матовых окон пивного ресторана вдруг потемнело и незамедлительно вслед за этим с грохотом упавшего посудного шкафа разлетелось оконное стекло...
Пан Новотны твердо знал три вещи: Первое – пока течет Влтава – Чехия не умрет. Второе – rozumu neni nikdy nazbyt (лишнего ума не бывает). Третье – он, пан Новотны, должен передать свое место кому-то из семьи Новотны.
Дед по материнской линии Ладислав Добиаш, в смутном 1918 году купивший грязную маленькую пивную на Боиште, в 1929 передал ее самому толковому из семьи, а именно своему двоюродному племяннику Зденеку Новотны. В пивной Зденек пережил немецкую оккупацию, а после войны поступил предельно мудро, а именно – добровольно передал пивную в собственность социалистического государства. Но еще больше мудрости Зденек проявил, выторговав себе за лояльность к новой власти место директора. В 1964 пивная закрылась на реконструкцию, в 65 открылось вновь уже как храм бравого солдата Швейка, став в несколько раз просторнее и вместительнее. К тому времени совсем старый и еще более умудренный Зденек выбрал для себе преемника, а именно сына от первой жены Франтишека Новотны. Зденек устроил Франтишека в ресторан «У калиха»... нет, не директором, а главным кельнером, правильно просчитав, что в новом варианте заведения именно место главного кельнера станет самым хлебным и почетным, хлебнее и почетнее, чем место пана директора. Так и вышло.
Кому интересен пан директор? Другое дело главный кельнер. Сфотографировать его, сфотографироваться с ним, во все рекламные проспекты и ролики вставляется именно он, а не пан директор. Простые кельнеры зависят больше от того, кто стоит прямо над ними. Не говоря про то, что через руки, поворачивающие пивной кран, проходит самый востребованный в ресторане продукт со всеми недоливами и переливами. А случись что, спросят именно с пана директора, а не с главного кельнера.
Франтишек Новотны с самого детства готовил своего сына Бедржиха к приему династической эстафеты, несколько лет тренировал в младших кельнерах. А после падения коммунистической власти со словами «Моя эпоха прошла, наступила твоя эпоха» Франтишек передал уже совсем взрослому Бедржиху полномочия, кран, шапочку и, главное, трубку Ярослава Гашека[14] Может быть, из-за этой самой трубки так легко удавалось семейству Добиаш-Новотны сохранять свои позиции в ресторане, потому что каждый чех знает эту трубку, ее знает и каждый не-чех, кто побывал в Праге, а значит побывал и «У калиха». Трубка – законная, документально подтвержденная собственность их семьи.
Дед Ладислав Добиаш любил рассказывать историю этой трубки. Гашек частенько заглядывал в пивную на Боиште. Хотя, правды ради, следует заметить, что и в другие пивные центра Праги он заглядывал не реже. Пиво Гашек уважал, особенно черное, и вел пивной образ жизни, Швейка своего сочиняя за кружкой. Трубкой Гашек расплатился, когда не смог расплатиться кронами. Трудные дни случались даже у Гашека. Вместе с трубкой великий писатель оставил расписку, где указывал сумму долга, возместив который он должен получить трубку назад. Но он так и не выкупил трубку. Или забыл про нее, или не нашел денег, а то и пожалел их. При коммунистическом режиме в разговоре с официальными лицами, например, с биографами «пана Ярослава», дед Ладислав придерживался версии, что для Гашека тогда наступили черные дни буржуазной травли. Реакционная пресса, улюлюкая, по всем фронтам начала преследовать прогрессивного писателя, и тому стало не до житейских мелочей вроде трубки.
Как бы там ни было, а ныне знаменитую трубку, которую на ночь запирают в ресторанном сейфе, пан Берджих Новотны сжимает в зубах, мусолит губами от открытия до закрытия заведения. Без нее он уже чувствует себя так же неполноценно, как ковбой без жевательной резинки.
Наполнив четыре кружки пивом «Праздрой», пан Новотны выставил их на поднос, который понесет клиентам младший кельнер Микулаш, и поставил диск Карела Готта «AllofLyrics». Ему, пану Новотны, сорок пять, он воспитывался под песни Карела Готта, он первый раз влюбился, танцуя под версию «Oh, Pretty Woman» Карела Готта, он свою первую крону заработал под песню Карела Готта «Tu 104»... И пусть морщатся за столами. Он здесь главный. А не нравится – в Праге много еще пивных заведений. А уж что интерполовцы морщатся – так это и вовсе прекрасно. Доходов от них никаких, только стулья занимают, еще и неприятностей, гляди, накличут. Новотны знал твердо – он скажет спасибо преступнику, если тот придет поскорее и избавит...
На этой мысли пана Бедржиха Новотны слева разлетелось оконное стекло, и в ресторан, как вода из прорванной трубы, хлынул густой серый поток, знакомо и пронзительно пахнущий...
