Глава VII
Отдается комната с отоплением
В комнате Полиньки страшный беспорядок: посреди пола чемодан, раскрытый и полууложенный; белье и платье разбросаны по стульям.
Полинька одна в комнате; она то укладывает, то зашивает что-нибудь. Глаза ее немного припухли и очень красны; слезы даже нередко мешают ей шить.
Солнце село. Каждый раз, как на улице стучали дрожки, Полинька подбегала к окну, но отходила с грустью и снова принималась укладывать.
Наконец стук дрожек, послышавшийся издали, замолк под самыми окнами. Полинька отряхнула платье, поправила волосы и кинулась встречать Каютина, который с трудом вошел в дверь, обремененный многоразличными узлами.
— А, насилу! я думала, что ты уж пропал, — сказала Полинька.
Каютин с озабоченным видом подал Полиньке бутылку шампанского.
— Вот я бутылочку вина привез. Разопьем на прощанье. Ах, как я устал! бегал, как угорелый! все торопился к тебе, — уж недолго на… нам… Ну, Полинька, ты, кажется, плачешь?
Каютин подошел к ней и поцеловал ее влажные глаза.
— Если ты будешь плакать, — продолжал он, — я не уеду. Мне тяжело, мне грустно. Нам надо расстаться весело…
басом запел Каютин, схватил Полиньку за талию и начал вальсировать. Она защищалась. Слезы еще не высохли у ней на щеках, как она уже увлеклась веселостью своего жениха и тоже начала вальсировать. Они вертелись, как сумасшедшие, по маленькой комнатке, с разными напевами, которые заменяли им музыку, как вдруг Каютин споткнулся за чемодан и чуть не полетел, но удержался благодаря своей ловкости.
Запыхавшаяся, раскрасневшаяся Полинька сказала с веселым смехом:
— Хорош кавалер: чуть даму не уронил! -
— Еще бы, дурацкий чемодан… прямо под ноги…
И он со злобой двинул ногой чемодан.
— Давай укладывать, а то все перезабудем.
— Давай.
Полинька и Каютин сели на пол и начали укладывать вещи. Незначительная укладка немного заняла времени.
— Нельзя закрыть: не сходится! — сказала Полинька, захлопывая крышку.
— А вот я стану на чемодан. Ну, так хорошо?
И Каютин начал припрыгивать на чемодане.
— Тише: ты все там раздавишь! — с сердцем сказала Полинька.
— Что там такое лежит? — спросил Каютин.
— Белье, — отвечала Полинька.
— Ха, ха, ха! разве белье можно раздавить?
Полинька улыбнулась своей оплошности и сказала:
— Смейся! я тебе положила баночку духов: хотела тебе сделать сюрприз. Думаю: приедет, станет разбирать чемодан и увидит духи — вот будет рад!.. Там, я думаю, трудно достать духов… вспомнишь обо мне, как будешь душиться?
— Полинька, я о тебе каждую минуту буду думать! я тебя очень, очень люблю! но я…
И Каютин замолчал; слеза скатилась с его щеки.
— А, вот хорошо: ты велишь мне быть веселой, а сам-то! — с упреком заметила Полинька.
— Что?.. что такое? — спросил Каютин, стараясь придать веселый вид своему лицу.
— Ты плакал.
— Что я за дурак? я не ребенок, — обиженным тоном возразил Каютин.
— Я видела.
— Вздор! Лучше поцелуй меня, Полинька! Долго, долго мне не придется тебя видеть, тебя целовать! а я так привык к тебе, что сам не знаю, как я решился ехать.
Каютин сел на чемодан.
— Дай я запру чемодан, — сказала Полинька, стараясь скрыть свою грусть.
— Ты все возишься с чемоданом; не хочешь меня утешить, сказать, что не разлюбишь меня.
— Ты знаешь это хорошо! — твердо перебила Полинька.
Каютин поцеловал ее и, нежно взглянув ей в глаза, сказал торжественно:
— Я буду самый низкий человек, если разлюблю тебя!.. Ты любишь меня, но скажи, за что… я глуп, — прибавил он так наивно, что Полинька засмеялась.
— А может быть, — отвечала она, — я люблю больше глупых, чем умных.
— Ну, я ветрен.
— Остепенишься.
— Я лентяй!
— Будешь работать.
— Нет, нет, я скверный человек! — горячо сказал Каютин, чистосердечно сознавая в ту минуту свои недостатки и глубоко негодуя на свою давнюю беспечность, которая заставляла его теперь ехать искать счастья бог знает куда, тогда как ему давно следовало подумать о своем положении.
— Пожалуй, ты скверный человек, но я все-таки тебя люблю, — вот и все!
Полинька сделала ему премилую гримасу.
— Хорошо же, ты будешь виновата: я буду желать, чтоб ты меня полюбила все сильнее и сильнее, и из скверного человека превращусь просто в злодея!
— Ты слишком ветрен для злодея.
— Ну, так сделаюсь пьяницей! — со смехом сказал Каютин.
— Вот это так! — тоже смеясь, подхватила Полинька.
Стук в дверь прекратил их разговор.
— Войдите; кто там? — сказала Полинька, запирая чемодан.
В комнату вошла Кирпичова, держа в руках узел с хлебом.
— А, мое почтение, Надежда Сергеевна, — сказал Каютин, вставая с чемодана и вычурно кланяясь.
Полинька поцеловалась с Надеждой Сергеевной, которая подала ей узел и сказала, обращаясь к Каютину:
— Вот хлеб и соль на дорогу.
— И прекрасно! вино у нас есть; мы славно кутнем! Ах, боже мой!
Каютин с отчаянием схватил себя за голову.
— Что такое? — с испугом спросили в одно время Полинька и Кирпичова.
— Ах, боже мой! да как же быть? — говорил Каютин озабоченным голосом.
— Да что такое? не потеряли ли вы паспорта? — спросила с участием Полинька.
— Какой паспорт? — с презрением возразил Каютин. — Льду, льду нет! — прибавил он жалобно: — вино будет теплое!
И он чуть не плакал. Полинька смеялась.
— Браво! браво! — воскликнул Каютин. Он схватил бутылку, потом фуражку, подкинул фуражку к потолку, ловко поймал ее, спросил, надев на голову: «хороша фуражка, Полинька?» и выбежал из
