Уголовном Кодексе, а на простые человеческие). Даже на понятия насрать, если выгодно, если понятия вилами ложатся. Чем занимается бык? Быкует. Корчит из себя крутого перед слабыми и сам поджимает хвост перед крутыми. И на стрелу такие ездят вдесятером против одного. И из стволов такие палят из-за углов да с крыш. И перо такие всаживают только в спину. А на зоне таких топчут.»
Как подсказали верные люди Палычу, насчет стрелы по уговору с Малютой Словарь звякнет Сергею нынче днем и объявит ее часиков на двенадцать на завтра. Только к этому звонку у Сереги все будет готово и построено. Ну, почти все.
Проще всего было бы закусить удила, и насовать из волыны каждому отморозку по столько маслин, по скольку поместится в их узких лбах. Но этим Шрам невольно подиграл бы пока незнакомому кукловоду Виталию Ефремовичу. Тому любой беспредел на руку.
Тем паче – ну завалит Сергей двоих кактусов и сколько-то попутчиков, и что? На освободившиеся места для детей и инвалидов тут же из грядок выдвинутся следующие подсолнухи. И карусельзакрутится дальше. Разобраться с местным бычьем следовало иначе, без ведер крови, но так, чтоб потом никто ни-ни даже в страшном сне. И так, чтобы весть об этой разборке докатилась до окраин.
И Шрам таки кое-что надумал.
«Нынешним вечером надо будет на пару с Антоном покумекать над приглашениями для журналюг. Если мы делаем шоу, мы делаем его круто. Не худо бы для них от фирмы автобус заказать, чтоб сервис манил», – раскладывал в голове сценарий будущего высокохудожественного фильма Сергей – «Только автобус? Что нас, жаба душит? Давай-ка фуршет устроим, телеоператоров подарками подмажем. Каждому по китайскому калькулятору, а бабам – по фену. И все это с понтом от Иван Иваныча, чтоб сам Иван Иваныч переклинился и окостенел от удивления. Чтоб не испортил трагический финал нашего кассового „Криминального чтива“.
Шрамов так и не проглотил кофейную дозу оптимизма, шут с ней, пусть дальше стынет. Снова пододвинул к себе аппарат, будто примкнул штык, и принялся выдавливать пальцами номер. Ту-у... Ту-у... Ту-у...
– Алло?
– Алло, Палыч? Еще так и не ложился? – Шрамов почесал переносицу, прикидывая, не шибко ли он сейчас напряжет одноногого афганца? Впрочем, разборка – это не только Серегины проблемы. Здесь все кореша должны быть в строю, как зубы во рту.
– И не думал ложиться. Как чуял, что ты еще раз позвонишь.
– Правильно чуял. У меня тема такая: ты в детстве мечтал снимать кино?
С той стороны телефонного провода послышалось кряхтение, но Палыч оклемался от заковыристого вопроса довольно быстро:
– У меня с младенчества жизнь – кинематограф. С бабами сплошная порнография выходит. Причем на любителя – я ведь на протезе.
– Нет, порнуху мы будем снимать, когда победим. И только для личного удовольствия. Я тебе про другое кино толкую. Типа «Джентльменов удачи». Охота мне пациентов в чан с дерьмом окунуть. Ты за?
– Кто б возражал?
– По моим прикидкам тогда выходит так, что от тебя следующие услуги требуется...
– Да я завсегда рад.
– Вот и решай: можешь осторожненько пораспрошать среди своих, где Малюта и Словарь завтракают по обыкновению?
– А чего расспрашивать? Словарь в «Дяде Ване», это его поляна, и там завсегда евоная брага тусуется. А Малюта раньше обхаживал «Пиццу Хат», что на Горького. А теперь, как ты Пырея подвинул, Малюта все теснее со Словарем сходится и «Пиццу» помаленьку забывает. Перед таким делом, как терка, они явно в «Дяде Ване» храбрости с отвагой набираться будут.
– А кто там хозяин?
– Да знакомый мой один. Бздун страшный. Но уже ко мне с проставой подкатывал на предмет под тебя отвалить. Душит крепко его Словарь, продыху не дает.
«Это верняк», – грустно и одновременно сурово улыбнулся Шрам, – «Бык быкует по определению. Нет бы барыгу холить и лелеять, чтоб тот сам жил в удовольствие и на крышу не мог нарадоваться. Быку же надо все сразу, потому как нет у быка завтрашнего дня. Вот и беспредельничает бык, душит лавки до последней капли сока. Пока не нарвется. Испокон была Россия, испокон были воры. А тут нате: – новая накипь образовалась. Пузатая, мелкая и трусливая. А чем трусливей чмо, тем оно подлей и опасней. Я – не я буду, ежели эти парнокопытные какую-нибудь гнусную подляну не попытаются учинить. Я – не я буду, если сам их не накормлю дерьмом».
– Тогда вот какое дело, – начал строить оборону Сергей, – У меня секретарь крутым поваром оказался. Даже главному менту Виршей его стряпня по нутру пришлась. А кличут секретаря – дядька Макар. Ты случаем не можешь моему секретарю стажировку в «Дяде Ване» организовать с сегодняшнего дня?
С той стороны трубка некоторое время помолчала, потом прогудела нерешительно:
– Так ведь если Словарь прочухает, то моего бздуна пришибет.
– Очень надо, уважаемый Александр Павлович, – твердо объяснил в трубку Сергей Шрамов, – А пугливому приятелю передай, что завтра к вечеру Словарю за счастье будет, если его в «Дядю Ваню» пустят посуду помыть. И слушай, не в службу, а в дружбу, сделай так, чтоб о будущей стрелке весь городок шептался, чтоб слава прошла от последнего бомжа до ментовского майора. Сможешь? Вот и лады. А я тебе еще через часок звякну, так что спать не спеши, – Шрамов положил трубку на рычаг. Теперь назад дороги нет, теперь одна надежда, что все срастется.
Через часок, когда план будет процежен до молекулы, Сергей на правах режиссера задуманного фильма позвонит и стрясет с Палыча контакты с местными аудио и видеопиратами. Явки, пароли, адреса... Пора подумать о кассовых сборах.
А в кабинет меж тем вернулся дядька Макар. Он так торопился, что даже, стервец конопатый, не вытоптал об коврик в прихожей грязные подошвы. Но Сергей за это секретарю пенять не стал.
– Ось! – еще с порога потряс в воздухе пакетом дядька Макар, – Лэдве разбудил кляту бабу! – от пакета за версту шмонило медициной.
– А что, хохол, ты в детстве мечтал сниматься в кино? – огорошил Шрам помощника так, что тот чуть не выронил купленные в аптеке пилюли.
– Якэ щэ кино?! – перешел на чистый украинский дядька Макар с переляку.
– Типа «Калины красной». У тебя почти главная роль. Только ты в фильме останешься живой.
Вечером того же дня – дня перед исторической встречей Храмова (Шрама) с бледнолицей пока не тронутой Виршевской братвой – буквально напротив отделения милиции Виршевского района буксанула «Газель». Мотор заглох и все тут. И стала эта «Газель» ерзать на месте с рыком, всхлипом и подфурыком, словно спецом действуя на нервы засидевшемуся в своем рабочем кабинете Иванычу.
Мысли в голове Иваныча барахтались не то, чтоб приятные, но по фронтовому бодрые. С одной стороны он, Иван Иванович Удовиченко – гроза местной блатной шелупони, очень неожиданно сам попал на крючок залетному организму. Шустрый конь с бугра подмешал в дармовой бальзам какую-то ядреную гадость, и эта хреновина неожиданно развязала язык старому матерому майору. Тем паче, что хоть майор не трус, но когда к твоему концу примотали взрывпатрон, обоссышся поневоле.
С другой стороны покеда о «добровольной даче показаний» диктофону никто не прознал-пронюхал. А сие в таком задрыпанном городишке как Вирши, считай, великая удача. Значит, этот залетный урка спрятал кассету в конверт и подписал «Открыть в случае моей смерти». Не верилось, что Храм дописал: «...и в случае ареста». Урки – суеверны. И имея на руках компру, врядли будет ждать от майора нестандартных телодвижений. И успех можно развить.
Вот, например, докатился же до Иваныча слушок, что два родных местных отморозка Словарь и Малюта назначили Сергею Храмову стрелу на завтра, на двенадцать ноль-ноль на недостроенном молокозаводе совхоза имени Сталинской конституции. Молокозавод скорее всего никогда так и не будет достроен, и обе стороны наверняка планируют зарыть друг дружку на фоне совхозных руин.
Ослепительно светит лампа в кабинете начальника Виршевской ментуры. Прячутся от ее яркого света по щелям похожие на арбузные семечки тараканы. А вот комарам до балды, пикируют они, целя в бровь
