пригнанные тачки, то на дилера, эти тачки обеспечившего. Десяток матерных слов назад, когда пули уже катились внутри стволов, дилер заявил:
– Георгий Иванович, это не мои проблемы, что ваша, простите, крыша, вас поматросила и бросила. Я – деловой человек. Будьте таким же: извольте платить.
– За что? – задумчиво ответил директор, увидев, как новенькая «Волга» вдруг стала совершенствовать систему вентиляции желто-ядовитого кузова. «Наверное, новая крыша круть демонстрирует», – грустно подумал директор таксопарка. И еще он прикинул, что не худо бы ему тоже вслед за прежней крышей поменяться директорством с каким-нибудь директором гастронома. И все же Иваныч не терял надежды, что в Алинкином кабинете телефон исправен, и она вызовет – или уже вызвала – ментуру.
Пепел взобрался на подоконник. Ухватился руками за конек, подтянулся – попорченная афганцем рука напомнила о себе саднящей болью, влез на крышу. Черт с ним, что на здешней жести шаги будут громыхать за целый квартал. С идеей прыгать воробушком по жестяным ребрам тишком-нишком, в грохоте битвы можно было уже не заморачиваться.
Но пальба во дворе становилась все более беспорядочной и с минуты на минуту должна была утихнуть, следовало поспешить. Перемахнув пролет между двумя постройками – каких-то метра полтора – Пепел оказался на крытой замшелым рубероидом крыше котельной. Незакрепленный «Макар» из кармана спикировал точнехонько в мусорный бак, и бес с ним, уже не до трофеев.
На рубероидном косогоре Серегу пасли, и в этой ситуации лучшим было задать инерцию утихающей пальбе, сделать бой более разбросанным и менее удобным для противника. Не успевший обернуться часовой получил маслину в спину. Вышибив подошвой оконную решетку, Пепел спрыгнул с высокого подоконника на добротный ноздревато-бетонный пол котельной.
В этот же момент двое супостатов остались караулить выход из здания, а двое, без церемоний высадив рамы, ввалились внутрь. Огромный мрачный зал украшали грязно-бордовые котлы и двое сменщиков. Вязавшая чулок бабака-пенсионерка посмотрела на вошедших, подумала, что можно принять валидолу, а можно и не принимать, и продолжила занятие. Мужик в сатиновых пролетарских штанах смотрел по телеку хоккей.
– Спокойно, папаша, – посоветовал один из тех, что хуже татарина.
– Клал я на твое спокойствие! – разозлился мужик, отвлекаемый от экрана.
– Э-э, ты полегче, – предупредил визитер.
– Иды ты, делай что угодно, только телек не бей! – отмахнулся сменщик.
На чердаке было темно. Пепел медлил, пока привыкали глаза.
А умный доберман, действуя вроде бы сам по себе, влез по лестнице, приставленной с другой стороны крыши, и вслед за Пеплом скользнул на чердак. Он не зарычал, но собачий запах Пепел чуял за версту. Оглянувшись, он увидел оскалившегося пса, интуитивно уперся ногой в пол, и, не заметив люка, скатился по хлипкой крутой лестнице в какой-то каменный мешок, больно ударившись спиной и головой обо что-то глобально железное. Лестница обрушилась за ним, уткнувшись оторвавшимся верхом в противоположную стену, удача, что не привалило. Наверху отчаянно лаяла лишившаяся удовольствия тварь. Прошуршали торопливые шаги, и кто-то находчивый и жизнелюбивый, мелькнув красной рубахой, изящно подарил Пеплу изрыгающую клубы горчичной дряни газовую шашку.
Отзвенели положенные звонки, скорая помощь увезла тело Селезня- Лапицкого, поставив угаданный Елизаветой диагноз – обширный инфаркт.
– В принципе, его можно было спасти, – зачем-то объяснял врач Серпуховой, – была бы вовремя оказана первая помощь.
Елизавета грустно опустила ресницы:
– Я так перепугалась… – А к чему кичиться медицинскими познаниями, если покойнику уже не поможешь, а вот себе навредить реально – учитывая, что неоказание первой помощи – статья?
Разговаривая с Елизаветой, врач отпаивал валерьянкой безутешную Юлю. Это не помогало, тогда ей вкололи чего-то из тонкого шприца, и она наконец успокоилась.
По предвыборному штабу пошла волна искренне-показного горя. Члены партии сделали сумрачные лица и, выждав приличный для любого опоздания срок в пятнадцать минут, гуськом потянулись в кабинет к «новому». Ни у кого не вызывало сомнений, что «новой» станет именно Анастасия Павлова.
– По всем принципам иерархического правления, – не к месту сострил в курилке директор по рекламе Кублановский, не ведающий, какая гроза его миновала, останься Селезень-Лапицкий в живых.
Сама Анастасия заперлась в своем кабинете, не отвечала на обрушивающиеся звонки и отказывалась принимать валом поваливших посетителей. Чертовски была необходима рюмка коньяку, но на рабочем месте Анастасия не держала.
Все же старик был неплохим начальником – хотя кто знает, чем бы мог стать, получив реальную силу. Возможно, вынужден был бы отказаться от лозунгов, которые проповедовал. Кто знает? Уж всяко не тот, чье холодное тело с синим пятном на груди скоро изрежет патологоанатом.
Настя содрогнулась, пусть распотрошенные тела ей приходилось наблюдать по долгу службы не однажды. Но те – чужие люди, незнакомые лица, не способные вызвать уже ни симпатии, ни ненависти. Почему-то вспомнилось, как на поздней заре партии Селезень-Лапицкий, раздухорившись, шутил: «Надо нам с тобой, Настя, пожениться во благо общего дела. То-то будет пара! Представляешь?! А сочетаться будем в самом циничном месте города – Выборгском Загсе, который похож на крематорий».
Настя тогда кивала в ответ и потягивала сигарету. Умер.
Но она-то сейчас жива.
Анастасия тряхнула головой, пытаясь отогнать накатывающую в виски кровь. Она тоже гипертоник, и имеет все шансы умереть той же смертью, что Селезень-Лапицкий.
В дверь стучали довольно настойчиво. Все, королева, бал начинается, пора принимать подданных.
Первым вошел подхалим Кублановский, за ним, как всегда шумно пыхтя, вкатился страдающий ожирением главный эконом Володеев, и вскоре Настин кабинет наполнился толпой постнолицых коллег.
Сохраняя приличествующее случаю выражение скорби, они по очереди приступили к негласной коронации, по очереди поздравляя нового регионального князька с завидным местом. Анастасия восседала за столом и выслушивала хвалебные оды, не шелохнувшись, и ей не приходило в голову некоторое мажорство подобной дислокации. «Строит из себя королеву, а мне до утра релизы строчить и прессу подтягивать», – недовольно подумала пресс-атташе Лепехина. Впрочем, мнением Лепехиной никто не интересовался.
– Спасибо всем, – в заключение церемонии сдержанно поблагодарила Анастасия, – за то, что приняли меня. За сочувствие общее спасибо. А теперь, если позволите, мне бы хотелось остаться одной. Прошу вас.
Коллеги засуетились, каждый счел своим долгом поздравить еще раз, будто на посошок, и примерно минут через пять кабинет Анастасии опустел. Она покачала головой и запустила пальцы в волосы.
Предстояло принимать дела. С чего начнем? В дверь опять уверенно заколотили костяшками пальцев.
– Войдите, – с отчаянной безысходностью в голосе пригласила Анастасия, и Елизавета Серпухова вошла.
– Настя, у тебя магнитофон есть? – с места в карьер начала визитерша.
Елизаветино «тыканье» Настю всегда коробила, если не сказать – раздражало: она умудрялась обращаться на «ты» не дружелюбно, а с каким-то снисходительным нахальством. На ее вопрос Настя молча указала рукой в сторону стоящего у стены, рядом с телевизором, музыкального центра.
– Зачем тебе?
– Да вот, хочу тебе наследство передать, – криво улыбнулась Елизавета.
– Завещанье, что ль? – поморщилась Настя.
– Типа того.
Еще даже не услышав первых пойманных в магнитофонные силки слов, Анастасия Павлова догадалась, какой сюрприз ей преподносится. «Руки на колени положи и расслабь их как плети. Всегда так сиди. В любой обстановке ты должна быть предельно расслаблена. Нижние зубы не должны касаться верхних. Челюсть должна отвисать, слегка, конечно. Шею расслабь, – из последних сил мысленно командовала себе
