– Похороны с троекратным салютом?
Бывший Министр, бывший классный наставник, бывший специалист по нефти и контрабанде леса был явно и безнадежно мертв. Отбитое коньячное горлышко вспороло ему шею ниже подбородка.
Не плавать больше Василию Аксенычу на серебряном катерочке, подумал Сергей Вихорь. Не ступить на борт красавицы своей «Майи Плисецкой».
Глава 9
Женщина на корабле. Море волнуется раз
Желтая, тяжелая волна стучалась в клепаный с ржавыми потеками борт недалеко от моего иллюминатора. Каюта казалась бы уютной, если бы не койка в виде гробика, сантиметров на тридцать короче моих ног. Принц бы здесь отлично поместился, но я уже заглядывал к нему, там койка еще меньше.
Предполагается, что ни одна живая душа не знает, где мы. Разве что Валерка Бондарь, который должен был кое – чем напрячь адмирала Дзюбу…
У причала булькала автоцистерна, похожая на поливочную машину. С нее на борт закачивали воду – грязную, техническую для рефрижераторов. Вода из под крана тоже здорово воняла соляркой. Хорошо, что я захватил два полных рюкзака минералочки.
Команды на кораблике мало. «Мистрайз» – посудина и шаткая и валкая, как раз такая, чтобы можно было догнать на моторке с ручным пулеметом. Оружия шаланде под Либерийским флагом не положено, а палубные найтовы забиты лесом, хорошим бразильским лесом. Еще есть трюм, надстройка, машинное, и несколько кают для экипажа. В судовую роль вписаны капитан и два помощника, один из которых – задумчивый украинец по паспорту Семен Цапля, остальные же от радиста, до кока – малайцы.
Фамилия капитана Грин, этот герой щеголяет в хромовых сапогах, шортах и белой рубашке, лицо имеет острое, как топор, бритое, но с выгоревшей на солнце челкой, которая делает его похожим на смуглого, голенастого Гитлера.
Вот с такой командой нам предстоит месяц бороздить воды, где уже два года бесследно исчезали суда под разными флагами. Где не вышла на связь последняя частная собственность покойного Василия Аксеныча, красавица его «Майя Плисецкая». А все потому, что у Принца обостренное, но своеобразное чувство справедливости.
Если ему надо, чтобы два литовца – бомбиста поехали в свадебное путешествие прямиком из тюрьмы, они поедут. Разве что на случай клеветнических обвинений в пособничестве Принц заведет электронный ящик, который не смог бы взломать только ленивый, и напишет там – ах, а я и не знал. Если ему надо ловить пиратов, он их ловит на живца. Точнее, на себя.
– Мы их найдем, – сказал Принц, когда все разъезжались с импровизированных двойных похорон, и уже второй воинский салют отгремел над бухтой (эскорт из мерсов наконец разгрузился, и ритуал прошел очень пафостно).
Бондарь вызвал из Москвы лучших сыщиков, но Принц даже не интересовался результатами расследования, просто спустился в холл, и я наблюдал, как он спрашивал портье: «Рыжий?» и морщил физиономию, а портье строил в ответ рожу куда страшнее.
– В Окладинске искать нет смысла, – сказал Принц нам с Тамарой и Валеркой за последним нашим заполярным обедом. – но мы этого рыжего Полякова найдем.
Все заброшено. Человек, звонивший за тридевять земель из питерского проходного двора, забыт. Ленечка, небось, пройдя хорошую школу в цепких руках Лотты Карловны, теперь любой диктат готов воспринимать, как казачью вольницу…
Я распихал сумки под стол и над койкой, после чего заглянул в трюм, чтобы посмотреть, какие там тараканы. Никогда еще не видел сухогруза без тараканов, а по их состоянию и настроению сказать о капитане и команде можно многое. Судно промышляет контрабандой кокаина – тараканы нервные, пугливые и манерные. Посудина используется для перевозки краденных ценностей, тараканы тихо смотрят на вас из щелей.
В трюме было жарко, железо гремело под ногами и липло к рукам. Кроме бразильских бревен мы везли какие?то железяки, частью в ящиках, частью так. Я не увидел особой разницы между этим оборудованием и тем, например, которое, в собранном виде вскользь наблюдал на заводе в Окладинске. Точнее, здешние железяки походили на окладинские один в один, но все промоборудование похоже друг на друга, как представители другой расы.
Больше в трюме ничего я не обнаружил и сделал вывод, что судно недавно красили, а тараканы здесь скрытные. Не самый добрый знак. Выходя в море, я становлюсь суеверным.
На палубе закачка воды в баки таки закончилась. Семен Цапля, лысый, но, конечно же, усатый, покричал двум арабам на берегу, и те отцепили кабель, тянувшийся с нашей мачты в портовую контору. Отходим.
– Сначала, Шкипер, нас покачает, – никакой походки вразвалочку, капитан Грин вышагивал, как дрессировщик на арене цирка, прямой и длинный.
Улыбка обнажала крепкие, как у кролика, резцы, левый косо отколот. – Но у вас?то, Шкипер, не должно быть проблем с вестибулярным аппаратом.
Он привычно смерил меня взглядом с ног до головы. Была у него такая манера, и всякий раз возникало ощущение, что капитан Грин подошел к тебе, чтобы, словно на ринге, стукнув кулаками друг о друга, в знак спортивной дружбы и приязни, начать друг друга молотить ногами в голову. Судя по фигуре, он вполне мог в прошлом заниматься кик – боксингом, или тайским, где там дерутся в хромовых сапогах, не знаю я уж этой тонкой разницы.
– А когда пассажиры очухаются, – продолжал капитан, опершись на леер и глядя, как неспокойная вода лижет причальный канат: – милости просим всех в кают – компанию. – Шкипером он стал меня называть за то, что я с ходу… ладно, не важно. Кстати, Принцу эта бестия дала кличку Командор.
Малайцы веревками затащили сходни на борт. Загрохотал якорный клюз, электролебедка с воем стала выбирать якорь из илистого дна. Последние москиты взвились над палубой, размышляя, отпустить меня с миром, или погибнуть героически.
Вроде и болтанка была вполне терпимой, вроде и море спокойное, и пластиковые бутылки по волнам уже почти не кувыркались. Настроение мне не смогли испортить даже руки и свежевыбритая морда, отчаянно пахнущие соляркой. Но, когда я услышал что в кают – компании играет граммофон, все как?то соединилось в моей голове, все намеки, косые взгляды и недоговорки, сопровождавшие эту безумную затею с самого Окладинска.
Твердым шагом я протиснулся по крутому трапу и заглянул в окна палубной надстройки. Все правильно. Случилось худшее, чем десяток катеров с вооруженными до зубов неграми. Худшее, чем водоворот Мальстрем, или внезапное появление морского змея. Я распахнул железную дверь, с игривой наклейкой «Welcome» над иллюминатором.
– Привет, Сережа!
Стол с бортиками, чтобы при качке не скатывались тарелки, с шиком был накрыт белой жесткой скатертью. Грин и оба помощника сидели напротив своих тарелок, наполненных ровно наполовину красной томатной жижей – холодный суп, стало быть, очень вкусно в тропиках. Приборы сверкали, яства благоухали, стюард, в котором угадывался сменный рулевой, щурил глаза из?под белого колпака.
И среди этого блистающего великолепия – она. Черные волосы до плеч. Небрежный взгляд морского волка, верного сторонника настоящего братства моряков, которое проверяется только в море, только в рукопожатиях крепких мужских рук, с мозолями от такелажа и рангоута. Сюда подошло бы белое шелковое платье, но в шелке сейчас жарко, и все в кают – компании только делали вид, что едят суп…
Трудно назвать это вырезом. Вырез как раз неглубокий. Но черный эластик так выгодно облегал и вправду недурную женскую грудь, что меня продрал по коже мороз уже не суеверия, а самого настоящего фатального предчувствия катастрофы, знакомого любому моряку, которому не нужно объяснять, что значит женщина на корабле.
– Что ты тут делаешь, Тома?
Грин опустил блестящую ложку в томатный суп. Сказал сухо:
– Прошу прощения, Шкипер. Но на моем судне не принято отказывать в приветствии дамам! Особенно тем, кто едут пассажирами первого класса, оплатив проезд в две стороны.
